— Что за чертовщина? Уже половина четвертого. Мы что, по кругу ходим? — Он выставил из воротника ухо, чтобы лучше слышать, что ответит Копылов, но тот молчал. — И вообще мне кажется, что мы, как в том старом анекдоте, едем в другую сторону. Что?
Копылов молчал.
— Ты оглох, Александр?
— Не говори глупостей, — ответил Копылов. У него замерзли очки. Он снял их, протер пальцами, надел и снова снял. И спрятал в нагрудный карман. Теперь они не нужны. Уже и так все видно.
Сомнения начали беспокоить его еще полчаса назад. Озеро, на которое они должны были сесть, не могло быть таким длинным. Он был на нем только один раз, летом, и не мог точно запомнить очертаний берегов, но то озеро было меньше. В надувной двухсоткилограммовке он выехал на середину, заякорил лодку привязанным к веревке камнем и ловил спиннингом длинных пятнистых щук. Поймал трех или четырех, а потом поднял камень, зацепил еще одну, перехватил леску, и рыбина долго возила его по озеру. Он хохотал, хлопал по воде руками и кричал: «А ну, исполни три желания, а то не отпущу!» Рыба пугалась его хлопков и крика, круто уходила под лодку, он травил леску, лодка крутилась, мокрый капрон скрипел между пальцев. Был солнечный ветреный день, по озеру бежали мелкие волны, но вода была прозрачной, и он отчетливо видел и темную тень щуки, и водоросли на дне, а когда поднимал голову — берег, берег со всех сторон. Это он хорошо запомнил. Тумана тогда не было.
Он украдкой оглянулся. Златкин сосредоточенно сопел, глядя под ноги, весь покрытый инеем. Лицо его покраснело от мороза, шапка была надвинута на лоб и уши. В своей городской одежде и необмятых валенках он выглядел нелепо.
— Сеня, у тебя спички есть? — спросил Копылов и весь напрягся, боясь услышать «нет».
— Откуда? Я же не курю.
— Как?! Ты ведь курил! Помнишь, в столовой? Как же так?
— Я когда выпью, иногда закуриваю, а вообще-то не курю. А что? Почему ты спросил?
Копылов не ответил, боясь голосом выдать свою растерянность. Кажется, они влипли. Крепко влипли. Эх, почему он не курит? Тогда бы у него были спички, маленький бренчащий коробок. Кто же знал, что так получится? Ведь не в маршрут шли…
— Вон, кажется, тот берег виден, — пробурчал Златкин, — Далеко они нас, черти, сбросили!
— Далеко, — сказал Копылов. — Очень далеко…
Впереди из тумана неожиданно близко возникла зубчатая стена леса. Берега круто смыкались, лес забирал вправо, быстро редел там, мельчал и уходил под косые сугробы, будто нырял в снежные волны.
Они прошли еще немного. Берег теперь был виден во всех подробностях. Голенастые лиственницы и елки с редкой пробелью берез стояли плечом к плечу, без видимых просветов, как солдаты в строю. Печально свисали отягченные снегом ветви.
— Где же дорога? — тихо спросил Златкин, озираясь. Никто ему не ответил. Он с надеждой заглянул Копылову в лицо. — Может, ты ошибся? Там слева что-то похожее было…
— Нет, — сказал Копылов. — Я не ошибся. Летчики ошиблись.
— Летчики?!
— Туман, и спешили они… В общем, нас не туда сбросили.
— Как это не туда? Какое они имели право?! А куда же? Куда они нас сбросили? — торопил Златкин.
— Я эти места немного знаю. Наше озеро должно быть северо-западней, километрах в пятнадцати. Вот так, Сеня…
— В пятнадцати? Ну, это еще можно жить. Доберемся. — Златкин поглубже натянул шапку, повыше поднял воротник «московки». — Пошли, раз так. Чего здесь зря мерзнуть.
Копылов взглянул на него и отвернулся.
На берегу, спускаясь вершиной к озеру, лежала поваленная ветром пихта. Копылов поднялся по ней до комля, спрыгнул и ушел в снег по плечи.
— Это на склоне так, — сказал Златкин, но Копылов опять ничего не ответил, знал; в лесу везде так. Только в конце апреля, когда возьмет силу солнце, покроется снег плотной коркой наста и будет медленно-медленно оседать. А сейчас, высушенный морозом, он пушист, легок и сыпуч. Это тот же снег, который бесшумно и невесомо опускается на крыши домов; тот же, из которого лепят снежки и дедов-морозов, который скрипит под полозьями санок, присыпает зеркала катков и посверкивает в сиянии уличных фонарей.
Тот же, и не тот. Это уже с н е г а.
Копылов вспомнил море. Тихое, будто скованное зеленоватой пленкой, оно нехотя посылало на прибрежную гальку теплые волны и казалось воплощением спокойствия и доброты. А однажды вечером подул ветер. Море покатило длинные валы с гребнями пены, за ночь раскачалось и к утру обрушилось на побережье шестибалльным штормом. Редкие в тот день пляжники сбились в кучки и, притихнув, смотрели, как огромные грязно-желтые волны с пушечным грохотом разбивались о песчаное дно. И один отдыхающий вдруг полез купаться. Он с разбегу поднырнул под встречную волну, и его сразу отнесло метров на тридцать. Люди на берегу удивлялись его смелости, качали головами, а потом увидели, что он уже повернулся лицом к ним, быстро и бестолково гребет по-собачьи руками и коротко вскрикивает, а каждая волна отбивает его все дальше от берега. И пока сообразили, что он не может выплыть, и бросились спасать, человека отнесло за буйки, голова его мелькнула несколько раз в провалах между волнами и исчезла.