Машина наша ехала бойко по улице, и от нее в панике разлетались на стороны курицы, и от каждого двора, сатанея, гнались псы, пытавшиеся ухватить зубами за колесо наш транспорт.
Впереди показалась белая лошадь с распущенной гривой и буйно разметавшейся челкой. На ней сидел человек с предостерегающе поднятой левой рукой, в правой он крепко держал повод оброти.
— Я объезжаю молодую лошадь, — с чуть заметным татарским акцентом сказал он тихо, уважительно прибавил: — Извините!
Лошадь грызла удила, косила коричневые глаза на машину и круглила гибкую шею, как бы обтекая собой автомобиль, и в то же время не двигалась с места, а лишь, пританцовывая, щелкала подковами.
Парень — по лицу это был парень, но крупный, с мужицким раскрыльем плеч, с прямым доверительным взглядом и тем достоинством в каждом движении, в слове и в улыбке, которое дается истинным труженикам земли, ничем не запятнавшим свою жизнь во многих поколениях, не дрогнувшим в лихолетья, уверенным в себе и в той пользе, какую они делают миру и людям, — парень этот не горячил молодого жеребца, чуть порябленного серыми пятнами по ногам и по груди, он как бы давал полюбоваться конем и собою, и, мне показалось, Лошадь понимала его и, гарцуя, немножко кокетничала перед нами, но страх все же жил в ней, она боялась машины, у которой стучало сердце и выбрасывало душный дым, и людей, сидящих в машине, боялась, не понимая, отчего они сидят в ней, а не на ней, и вообще жеребец был еще молод, ему хотелось мчаться, лететь над землей, и он вдруг понес, трусовато закидывая ноги и зад, как это делали когда-то беспородные, дураковатые крестьянские кони, не видавшие никаких машин, как мы когда-то в детстве, ополоумев от страха, очумело мчались в сумерках мимо деревенского кладбища.
Парень, откинувшийся в седле, выровнял себя, сжав бока лошади стременами, что-то ей сказал, наклонившись, и она поняла его, перешла на красивый, стелющийся намет.
Унес жеребец парня за околицу села, в пылающие жаркие весенним цветом поля, в нарождающееся лето, к солнцу, а мы еще долго смотрели им вслед, и мне посейчас еще видится белая-белая лошадь и ладно, уверенно сидящий в седле парень с приветно и предостерегающе поднятой рукой. Рука была большая, узловатая, величиной с совковую лопату, с мозолями на ладони. А лошадь — пугливая, юная, с шелковистой, нежной гривой и звонкими, серебряно сверкающими копытами.
Александр Астраханцев
РАСКАЯНИЕ
Что было, то было — проворовался мужик. Но ведь ты же знаешь, я не только воровал, я еще и работал, и не каким-нибудь кладовщиком или сторожем — начальником участка. Оклад — двести сорок, несколько бригад в подчинении, мастера, прорабы, автотранспорт, краны — в общем, хозяйство большое, и обслуживал я своим участком изрядный куст районов в крае, монтировал стальные конструкции. Территория куста, может, с королевство Бельгию наберется, и в этом королевстве я вел с десяток строек сразу, и не маленьких строек, а все объекты первостепенной важности: горнорудная, лесная промышленность, цветная металлургия — из тех, которыми оттуда, с самого верху, интересуются, про которые на первых полосах газет пишут. Организация субподрядная, узкоспециализированная, поэтому, понятно, не все целиком объекты возводил, а только то, что из железяк: стальные каркасы и покрытия, мостовые краны, эстакады. Десять тысяч тонн конструкций в год поставь и начальнику монтажного управления два миллиона рублей выполнения отдай, положи на стол. Но ты попробуй эти миллионы здесь, в большом городе, добудь, где и склады, и заготовительные цеха под боком, и любой сортамент стали худо-бедно, но достать можно, и автомобильный, и крановый парк на ходу, — и то, я тебе скажу, эти миллионы легко не достаются. А на периферии, где каждая мелочь, каждая задача вырастает в проблему номер один, и этих проблем на дню по полсотни: то вагоны с конструкциями где-то застряли, то конструкции пришли, а болты или прокладки отправить забыли, то краны встали — запчастей или тросов нет, то дороги развезло; тягачи вязнут, то рабочим моим получку не подвезли — сидят, ждут, то, наоборот, получку привезли… Ну да что я тебе говорю — ты ж сам знаешь, что такое периферия!
Но ведь и нам были не чужды благие порывы. Плевали на здоровье, на молодость, на то, что энергия, которую мы тратили, не эквивалентна тем деньгам, которые мы получали, — раз надо, значит, надо!