Выбрать главу

Хорошего в том, что узнал Першин от заврайоно, было мало. Хотя, в сущности, это не такая уж неожиданная новость для недавнего студента-заочника: не раз приходилось слышать от своих собратьев-великомучеников, что историков везде полно, и учатся они в основном для анкеты. Першин поначалу не причислял себя к их числу, но, поработав освобожденным комсомольским секретарем в совхозе, потом заворготделом в райкоме комсомола, он вышел в председатели рабочкома. И образ скромного сельского учителя — сеятеля разумного, доброго, вечного — как-то поблек в его сознании. Иван Савельевич мудрый мужик и, конечно, понимает все это и, может быть, думает, что Першин намерен таким способом перебраться в райцентр, а в какую-то глухомань не поедет. В этом, наверное, видит он главное препятствие? А может быть, опасается, что его не отпустят? А если и отпустят, так не раньше отчетно-выборного собрания, а это октябрь месяц… А штаты должны быть укомплектованы до первого сентября… Но если заранее согласиться на любое место, найдется, поди, что-нибудь и в октябре…

В коридоре загремела ведрами тетка Евдокия, уборщица, в прошлом «баба Дуся». Так ее звали, когда она, так сказать, «держала салон». Попросту говоря, у нее был самый гостеприимный дом для холостых парней, куда они могли зайти выпить, «посидеть», поиграть в домино или в карты. Мужа у бабы Дуси не было, но дети были: два сына и, самая младшая, дочь Лена, очень рано развившаяся, к которой Першин в отроческие годы испытывал первые недетские чувства. С тех пор утекло много воды, Лена побывала в городе замужем, но не подурнела от этого. А тетка Евдокия теперь норовила при случае поговорить о ней с Першиным. И еще она любила потолковать о боге, в которого уверовала под старость лет, и даже ездила несколько раз в церковь — единственную на всю область. Так что Першину пришлось выждать, пока она уйдет с ведрами к колонке, чтобы проскочить мимо нее незаметно.

Это ему удалось: из дверей — сразу же за угол, а там — пустырем на зады огородов, выходивших к речному откосу. Этим откосом он и вышел к своему дому.

2

Отца еще не было с работы, а мать, в застиранном сером халате, как пришла из телятника, кормила гогочущих гусей, норовивших ухватить прямо из ведра толченной с мукой картошки.

— Да погодите вы, оглоеды! Прямо с ног сшибают… — подняла глаза на сына. — Есть будешь? Иди отца подождешь?

— Подожду, — сказал Першин.

— Тогда напусти мне воды в баню. Я согрею да состирну кое-что сегодня.

Першин достал из-под навеса моток шланга, размотал его от бани до колонки, присоединил и открыл воду. Занятый делом и своими мыслями, он не видел, как подошла сзади Оля Починкина, постояла, задумчиво глядя ему в спину, но, ставя на землю ведра, тихо брякнула дужками. Першин оглянулся и хотел отсоединить шланг, но Оля остановила его.

— Ой, да не надо — я ж никуда не тороплюсь!

— Тогда подержи тут, — попросил ее Першин, — а я посмотрю, чтобы не перелить.

— Не бегай! Я покараулю сама! — крикнула мать со двора и не утерпела, «нарисовалась» в калитке — посмотрела на любимую соседку.

— Здравствуйте, тетя Мария! — торопливо поздоровалась Оля.

— Здравствуй, Оленька! — ласково ответила мать, — Тоже стираться надумали?

— Нет. Огурцы будем солить, а еще бочку надо выпаривать.

— Так это много воды надо, — пропела сочувственно мать и весело кивнула на Першина. — Запрягла бы вон мужика! Не беда, что начальник — не переломится небось!

— Не объездили еще… запрягальщики, — проворчал Першин. Он бы еще кое-что сказал, да не было настроения развивать эту тему.

Но мать не унималась.

— Смотрите, какой! Да ты скоро не нужен будешь никому!

Першин промолчал, глянул на Олю: в закатанных до колен трикотажных брюках, в просвечивающей кофтенке, стоит, потупя взор, и старательно делает вид, что все это ее не касается. Как бы не так! В чем другом — дура дурой, а тут небось на лету все ловит…

Снова подступила волна недовольства и раздражения, но теперь уже более определенно: на мать и на Ольгу, на их совпавшую озабоченность его холостячеством. Захотелось досадить им обеим:

— Ну, Оле-то я точно не нужен, — сказал он с нескрываемым ехидством. — Ты у нас полковницей будешь скоро. А там и генеральшей станешь со временем.

— Вот еще, придумали тоже! — простодушно обиделась Оля. — Зачем мне такой старик? Седой уже весь… плешивый.

— Это ничего… Он человек военный, ему полагается ходить в головном уборе.

Оля вздохнула, надула губы. А мать, догадавшись наконец, что сын не в духе, деланно всполошилась: