— Знамо дело — толщина, — не сдавался Никитич, — да ведь обманчива она весною-то…
— Вперед! — решительно скомандовал Анохин. — Волков бояться — в лес не ходить.
Долго шли, но не напрасно. Действительно, уловное место оказалось у Лебяжьего острова. Только пробурили лунки — пошел средний окунь (мерный — как называют его здесь) — шустрый, литой, красноперый красавец! Еще и мормышка до дна не успеет дойти, а уже — удар! И ощутит рука живую, милую сердцу каждого рыболова тяжесть, и выметнется из зеленой воды раскрашенная попугаем рыбка, и пойдет колесом по рыхлому снегу, постелено остывая и словно бы линяя, пока не успокоится и не превратится в обыкновенного серого окуня…
Сашка заорал от восторга:
— Никитич! Давай, кто кого обловит?!
Старик только хмыкнул в прокуренные усы и еще ниже сгорбился над своею лункой. А Сашка не выдержал, бросил удочку, подбежал к нему:
— У меня уже семь! — и осекся с открытым ртом, ошеломленный. Вокруг Никитича прыгало десятка три окуней. — Да как же ты, дед?! Гаврила Николаич, бегите сюда!
Подошел Анохин, тоже подивился:
— Вот это да-а! Когда ты успел, Никитич? Это даже по времени практически невозможно. Считай: пока насадишь мотыля — самое малое три минуты, пока снимешь с крючка — он ведь, жадюга, до самого хвоста заглатывает… Нет, невероятно, если даже ловить в самом высоком оптимальном режиме…
— Про оптимальные я не слыхивал, — улыбнулся старик. — У меня свой режим: с насадкой не мучаюсь, ловлю на голый крючок. И снимать рыбку с крючка не снимаю: она сама его выплевывает.
— Как это?..
— А вот так! — Никитич ловко подсек, положил удочку, стал быстро выбирать леску. Мгновение — и окунь забился на льду. Старик ударил его специальной лопаткой, рыбка широко раскрыла рот, освободила крючок.
— Вот так! — торжественно повторил Никитич и показал крючок. Заусинка на нем была сточена, а вместо мотыля привязана красная ниточка. — Когда клев хороший — таким вот манером можно ловить.
Мужики бросились к своим лункам переделывать спасти. Привязали к крючкам красные нитки, сточили заусеницы, чтобы не застревали в жабрах и крючки легко бы «выплевывались».
Пошло дело! К вечеру у каждого было по порядочной куче рыбы. А рыбацкий азарт, пожалуй, посильнее картежного. И когда стало смеркаться, Анохин сказал тоном, не терпящим возражения:
— Остаемся ночевать. Баста!
Да только какой ночлег без палатки и надлежащей одежды? На Лебяжьем острове наломали камышу — так и прокемарили у чахлого костерка до рассвета. А с восходом солнца сильно потеплело, над озером распластался густой белый туман. И был он таким плотным и вязким, что глохли все звуки, даже собственный голос пробивался словно через ватный тампон.
Никитич забеспокоился: да, это был тот самый коварный туман, который на глазах пожирает снег и лед. А лед ненадежный. Еще когда шли сюда, встречали полыньи и промоины.
— Мужики! Давайте сматываться…
Какое там! Рыбаки чуть не бегом наладились к своим лункам.
— Ты што, дед?! — на ходу покричал Сашка. — На утренней зорьке — самый клев!..
А Гаврила Николаевич — тот молча прошел и словом не удостоил. Много лет ходит он в начальниках, — ясно дело, командовать привык, а не подчиняться. Сам себе голова во всем, и даже тут, на озере, где опыта у него никакого, — все равно не послушает разумного совета. Только ведь стихии не прикажешь, это не человек…
— Ядрена корень, — тихо выругался Никитич и пошел на остров. В камышовых крепях здесь держался еще снег, а проплешины обтаяли, пресно пахло волглой землею. Раньше на острове из года в год гнездилась пара лебедей, потому и назвали его Лебяжьим. Теперь и до этого дальнего глухого уголка добрались люди: вон, на песчаной косе, видно, целый табор летом был разбит. Полузасыпанный погреб, глиняная печурка для копчения рыбы, стол из двух плашек. Жаль, что из двух, три бы надо!
Никитич отодрал тесины от кольев-ножек и направился к берегу. Солнце взошло над туманом, который пухло колебался, оседая я истаивая. Камыши и песок были мокрыми, словно после дождя. И тепло было, как в парной бане.
— Мужики! Худо дело может быть, — сказал старик, не надеясь уже, что его поймут. — Я дак пойду, однако, — добавил он для острастки.
— Да ты погляди, што творится! — завопил Сашка. — Крупняк пошел!
— Сматываемся! — коротко приказал Анохин.
Однако пока перекусили да собрались — солнце на обед повернуло. И припекало, как летом. От тумана и следа не осталось.
Наконец двинулись в путь. Половину дороги прошли благополучно: лед еще был хрусткий, держал хорошо, скованный поверху ночным морозцем. Но дальше он стал рыхлиться, расползаться под сапогами.