Когда Вилена возвратилась, все уже встали, умылись и теперь сидели за большим столом, молча наблюдая за тем, как мама готовила яичницу с ветчиной.
— Вилена, доченька, ты не замерзла? — обеспокоенно повернулась к ней мама, гладко причесанная, со слегка подкрашенными ресницами — красивая, строгая, какой она бывает по вечерам на экране телевизора.
— Виленочка, девочка, умывайся и садись за стол. — Аглая Федоровна доброжелательно смотрела на нее крупными, бесцветными со сна глазами. — Сейчас будем завтракать.
Дрова в печке прогорели, и теперь она дышит ровным, устойчивым теплом. В комнате слегка пахнет угаром — это от пролившегося на плиту жира. Теперь хорошо бы сесть на низкую скамеечку, привалиться спиной к жаркому обогревателю и немного почитать Фенимора Купера. Представить себя на месте изящной и смелой Мэйбл Дунхем и избрать в спутники, конечно же, не Джаспера Уэстерна, а великодушного и доброго Следопыта, быть ему женой и дочерью одновременно, спасти его от старости. Нет, как все было бы хорошо! Они бы поселились в большом двухэтажном доме на берегу Онтарио и по вечерам разжигали в гостиной большой камин…
— Доченька, иди кушать.
— Я не хочу.
— Как же не хочешь? — изумляется Аглая Федоровна. — Завтрак не мамина прихоть, завтракать надо обязательно. Это непреложное условие для всякого, кто хочет сохранить свой желудок в здоровом виде…
— Да, Виленочка, Аглая Федоровна права, — рассеянно говорит мама.
Завтрак проходит в неспешных разговорах, крутящихся все вокруг одного — предстоящей лыжной прогулки. Но уже ни у кого нет вчерашнего подъема, никто не горит желанием поскорее разделаться с завтраком и встать на лыжи. Даже Аглая Федоровна сникла, и стали заметнее мелкие морщинки в уголках ее глаз. Отец неуверенно заметил:
— Я, собственно, хотел сегодня полистать журналы…
Но тут мама неожиданно категорично и горячо заявила:
— Эрик, в таком случае я тоже не иду на прогулку.
— Ох, уж эти мне прогулки! — тяжело вздохнул отец и пошел наверх переодеваться в лыжный костюм.
Неумело отталкиваясь палками, он последним уходит по лыжне. Вилена еще некоторое время медлит у калитки, а потом круто сворачивает в сторону леса.
Под грузом снега отяжелели лапчатые ветви кедров. Густые кроны вечно моложавых пихт и елей оделись в пушистую кухту. А тонкие и такие ломкие на вид веточки берез превратились в волшебные гирлянды из сверкающего идея и снега… На посветлевших зимою липах и осинах яснее стали выделяться курчавые зеленые шары омелы, похожие на большие птичьи гнезда, щедро усыпанные бусинками оранжевых плодов.
Однажды Вилена сорвала такое «гнездо» и с отвращением переломила жирно-зеленую веточку, неожиданно упругую, со светло-волокнистой мякотью внутри. Что-то было отталкивающее, неприятное даже на взгляд в этой омеле, уже успевшей иссушить молоденький ствол поблекшей осинки. И Вилена, морщась и страдая, брезгливо отбросила этот ядовито-зеленый клубок, беспечно покатившийся на дно неглубокого оврага.
Когда она свернула на свою поляну и увидела безобразно высокий, в белых потеках содранной коры еловый пенек, она лишь глубоко вздохнула и долго смотрела перед собою ничего не видящими глазами. Ей показалось, что лес потемнел, деревья сгорбились и отвернулись от нее, и даже старый пенек, еще вчера так задиристо разглядывавший ее, поглубже надвинул снежную шапку, словно бы не желая встречаться с ней глазами. Она вспомнила слова, выложенные игрушками с этой елки, молча развернулась и медленно побрела в сторону дачи.
— Ленка! Ты где прошла? — встретил ее возле дачи весело улыбающийся Миша, поправляя сбитую набок красную шапочку. — Я уже весь лес объездил, а тебя нигде нет.
Ведена молча прошла мимо него.
— Ленка! Ты чего? — удивился Миша. Он забежал вперед и заступил ей тропинку.
— Ничего, — тихо ответила она.
— Кончай губы дуть! Поехали на горку.
— Ты читал? — одними губами спросила Вилена, глядя мимо Миши.
— Что? — не понял он.
— Там, возле елки…
— А что там? — Миша удивленно крутнул головой.
— Сходи и прочитай.
Вилена отстегнула лыжные замки, обошла Мишу и поднялась на крыльцо веранды.
— А на горку? — крикнул Миша, растерянно торкнув варежкой ниже носа.
Покачивался замок на дверной ручке, где-то в снегах утонуло короткое эхо да сорвалась откуда-то из-за дачи небольшая стайка снегирей, веером расплеснувшись по лесу.