— Молодец, что заехал, — сказала она. — Только надо было дать телеграмму, я бы встретила. А то как снег на голову.
Мы вынырнули из-под земли на площади Свердлова. Зинка повела меня по переулкам, каменным дворам. Экскурсию по городу мы начали с магазинов. Сначала зашли в ЦУМ, потом мимо Большого театра пошли в ГУМ. Она небрежно проговорила: «А это Большой театр», — так, будто она бывала здесь чуть ли не каждый день. И я почувствовал, как во мне шевельнулась зависть, надо же, захотел — поехал в театр или еще куда-нибудь. Права Полина Михайловна, все рядом. Углядев красный кирпич кремлевской стены, вспомнил, что вчера уже был здесь, только с другой стороны. Разорвав облака, выглянуло солнце, и вмиг все преобразилось: засверкали окна, провода, стекла проезжающих мимо автомашин. Казалось, Москва подала тайный знак, и я почувствовал, как во мне что-то дрогнуло и радостно отозвалось: нет, не зря я ехал, летел сюда. Через длинный переход мы вышли на узкую, заполненную людьми улицу и нырнули в темные дубовые двери ГУМа. И тотчас же уперлись в живую стену, которая держала в осаде прилавок.
— Польскую косметику продают, — окинув взглядом очередь, уверенно сказала Зинка. — Давай встанем, может, ты своей жене возьмешь. — Зинка бросила на меня короткий, изучающий взгляд.
— Я, Зина, не женат.
— Что так?
— Да вот не встретил лучше тебя.
Я думал, ей будут приятны мои слова, но она, точно налетев на что-то, вздрогнула, и взгляд ее, еще секунду назад живой и заинтересованный, как бы обломался, Резко отвернувшись, она пошла вдоль прилавков. Я покорно шел за ней, лез к прилавкам, разглядывая туфли, которые Зинка примеряла, она хотела купить себе на осень, но не покупала, то не устраивал цвет, то фасон. Наконец ей приглянулись черные замшевые югославские туфли, но они, видно, стоили дорого, и Зинка отошла от прилавка. Я взял у продавщицы талон, пошел в кассу и выбил чек.
— Это тебе в подарок, — сказал я.
— Этого еще не хватало! — вспыхнув, проговорила Зинка. — А ну, иди, сдай обратно.
Я почувствовал себя так, будто мне влепили пощечину, сразу же вспомнилась гостиница на ВДНХ, окошко администратора и летящий паспорт: делать подарки или давать взятку надо уметь.
— Да я же от чистого сердца!
— Вот и иди с чистым сердцем сдай чек, — жестко сказала Зинка, — если не хочешь, чтоб я с тобой поругалась.
— Могу я себе сделать приятное?
— Вот именно, себе. — Зинка, холодно скользнув взглядом, пошла к выходу.
— Ну что, берете? — спросила продавщица.
— Беру, — вздохнув, сказал я и, схватив коробку, пошел следом.
Нет, все же Зинка оставалась прежней, ни в чем не уступала, хотела остаться независимой. Но зачем это сейчас и здесь, я не понимал.
Зинка стояла неподалеку от выхода, там, где площадь шла под уклон к гостинице «Москва», и разворачивала мороженое. Я подошел к ней, она сделала вид, что не заметила коробку, которую я держал под мышкой, протянула мне второе мороженое и ровным, точно ничего не произошло, голосом сказала:
— Остудись немножко.
Я взял мороженое и, желая все обратить в шутку, сделал строгое лицо, назидательно произнес:
— На первый случай объявляю вам замечание.
— Какие строгости, — насмешливо протянула Зинка, не принимая, но и не отклоняя предложенный мной тон, — Вот что, нас сейчас повезут показывать Москву. Я билеты взяла на экскурсию.
Через пять минут наша группа столпилась вокруг высокой, затянутой в черное кожаное пальто женщины-экскурсовода. Она провела нас сначала к Мавзолею, затем стала рассказывать о Красной площади.
Небо вновь потемнело, пошел порывистый, густой дождь. Сбившись в кучу, мы двинулись к гостинице «Россия», там нас поджидал автобус.
Заскочив в сухой, теплый автобус, мы расселись по сиденьям, наполнили машину сыростью и холодом. Отсекая дождь, хлопнула дверь, где-то над головой с металлическим шорохом ожил микрофон, рявкнул сзади мотор и мы покатили по Москве. Серое, затянутое в сеть троллейбусных проводов небо, оттолкнувшись от гостиничной стены и распадаясь на отдельные полоски и квадратики, понеслось нам навстречу. Зинкино плечо уперлось в мою грудь, я уловил запах ее волос, и тут до меня дошло, что все эти годы в глубине души надеялся, что рано или поздно мы обязательно встретимся. Но откуда было знать, что это произойдет все вот так. Хотя могло бы, наверное, все быть иначе… И тут больше всего был виноват я сам.