Домой Пикалов вернулся удовлетворенный, спокойный, даже уверенный в себе, что редко с ним бывало. По необычно загадочному его виду жена поняла, что ее ждет какой-то приятный сюрприз, что-то особенное, такое, чего она даже и не заказывала, и, помогая мужу раздеться, поглядывала с интересом на прислоненную к чемодану сетку с какой-то большой красивой коробкой, Пикалов однако же не стал тянуть, разжигать ее любопытство, как бывало раньше, когда он возвращался из своих кратковременных отлучек с обязательным подарочком для нее.
— Погляди-ка, Зина, что я купил…
Он торжественно водрузил коробку на стол, раскрыл ее, обеими руками вынул магнитофон. Черный нарядный магнитофон стоял на кухонном столе, застланном вытертой клеенкой, и был совсем нездешним, чуждым и этому неказистому столу, и большой задымленной русской печи с плитой, которую они каждое лето собирались перекладывать и все руки не доходили, и грубым громоздким табуретам, выкрашенным половой краской, и дешевеньким половикам с широкими поперечными полосами, и выцветшим занавескам, и всему этому скромному деревенскому дому.
— Мамочки мои, это что ж такое? — выдохнула Зинаида Ивановна и подняла на мужа растерянные глаза. — Радиоприемник, что ли?
Пикалов нажал клавишу, раздалось тихое шипение, потом что-то щелкнуло, и голос, знакомый и вместе с тем чужой, старательно произнес:
«Зина, это кассетный магнитофон, хороший, современный. Ты уж не серчай, вещь дорогая, но в доме нужная, можно и голос записать, и музыку, какую хочешь. Захотелось на старости лет игрушку иметь, в детстве-то не шибко много играл, печем было. Будет и тебе забава, если захочешь. Вот послушай для начала…»
Раздались щелчки, потрескивание, зазвучала песня, которую Зинаида Ивановна очень любила и всегда слушала по радио:
Еще раз спасибо Лазарю Львовичу — нашлась у него и эта музыка, помогла отвести от головы Пикалова грозу с молнией и градом. И услышав сладкие и милые сердцу звуки, замерла Зинаида Ивановна, смягчилось ее лицо, разгладились морщины неудовольствия, присела она к столу, подперлась ладонью и с умиленным выражением дослушала песню до конца.
— И что, теперь ее всегда можно будет слушать, а? Когда захотишь?
— В любое время дня и ночи, — заверил Пикалов и, перемотав пленку в кассете, снова включил свой голос и неаполитанскую песню…
А потом, после ужина, согретый и умиротворенный, Пикалов и для себя поставил заветную кассету, впервые за последние годы выключив радио, и в горенке их мощно, величаво гудел орган.
ГРИШИНЫ ОТНОШЕНИЯ
Н. В. Бейлиной
Кого Гриша терпеть не мог, так это комаров. Их тонкое неотвязное пенье, их настырность, их мерзкая повадка нападать всем скопом на одного сразу со всех сторон, их подлая манера впиваться неслышно, с проворством опытного иглоукалывателя безошибочно выбирать уязвимые места, где после укуса вздуваются зудящие шишкари… Были у Гриши все основания считать комариное племя врагом номер один.
В душные летние ночи, когда комары особенно неистовствовали, и не было от них ни спасенья, ни укрытья, кроме как в марлевом пологе, Гриша методично обдумывал планы мести. Был у него один заветный прожект: распределить по всему нефтеносному Приобью некие установки, посылающие во все стороны мощные и притягательные для комарья сигналы (на каких частотах, низких ли высоких, это дело ученых — эн… эт… ну, в общем, насекомоведов, в частности, комароведов), а рядом чтоб стояли мощные компрессоры, втягивали воздух со всеми легкокрылыми, по ходу дела прессовали тех в брикеты и выдавали в качестве удобрения или корма для свиней.
Другой прожект, фантастический, заключался в том, что хорошо бы всех комаров, ну, скажем, Нефтеобской площади объединить в огромного сверхкомара такой же биомассы, а на Нижневартовской площади пусть будет свой сверхкомар, назовем иначе, суперкомар, величиной с корову или даже слона, легче будет разыскать среди тайги и… прямой наводкой. Или забросать с вертолета гранатами и дустовыми шашками. Благодарней охоты не знало бы человечество.