— Так… Ступай на конный, — сказал он Та́нюшке, протягивая записку, — там Семен Кандыба. И если он позволил себе, придешь и доложишь по всей форме, поняла? Я его, подлеца такого…
Тут экран заморгал, изображение поплыло, и Сергей Сергеич энергичным для его комплекции движением соскочил со стула и побежал к телевизору, бормоча проклятья, стал лихорадочно крутить ручки. Так и не услышав, что же грозит уже один раз уволенному Семену Кандыбе в случае, если он п о з в о л и л с е б е. Та́нюшка и Митя покинули дом Сергея Сергеича. Та́нюшка шла и смеялась, и Митя тоже улыбался, хотя создавшаяся ситуация ничего веселого не обещала.
Шагая рядом с девушкой, Митя посмотрел на свою фигуру как бы со стороны и вдруг почувствовал себя неловко. Телогрейка его после купания в Кривом овраге довольно ощутимо подсела, тянула в плечах и спине, кое-где сморщилась, к тому же штаны-спецура шуршали при каждом шаге, как бумажные. Видок тот еще! А ведь сегодня как-никак праздник.
Длинные строения конного двора, окруженные крепкой, из отесанных жердей, изгородью, задней стороной повернуты были к тайге, которая начиналась сразу за кочковатым вытаявшим полем. Посреди затоптанного копытами двора росла грустно и одиноко старая пихта. Ветви ее были опилены чуть не до макушки, отчего пихта издали походила на зонтик или какой-нибудь австралийский эвкалипт. Иллюзию эту нарушала автопокрышка, чьим-то ловким броском подцепленная высоко на сучок.
Стая весенних воробьев носилась по коньку крыши, точно перегоняемая ветром листва, дралась, галдела — выясняла отношения. Ворота конюшни были широко распахнуты, в темной глубине поблескивали крупы перетаптывающихся лошадей.
Семена Кандыбу они увидели сбоку конюшни. Солнце высушило здесь пятачок почвы, щедро грело сухую, в трещинах, бревенчатую стену, пожарный щит за ней. Семен в толстом ватнике и шапке, надвинутой на морщинистый лоб, сидел на брусе, прислонившись к стене, жмурился — то ли от избытка солнца, то ли оттого, что уже крепко п о з в о л и л с е б е.
Рядом, прямя спину, сидел мужик помоложе — прорезиненный плащ, кожаная кепка, в бритвенных порезах клиновидное гладкое лицо — нормировщик лесхоза Бабкин; держал в пальцах сигарету, тоже жмурился.
Оба тихо дремали, размягченные праздностью, тишиной, пригретые долгожданным солнышком, так что по всему было ясно — этих святых минут у них даром не отнять.
— Здравствуйте! Дядя Семен, чего это у вас из конюшни дым? — звонко, весело крикнула Та́нюшка, подходя.
Семен вздрогнул головой от неожиданности ее голоса, но дремы вроде не одолел и глаз не открыл, а нормировщик Бабкин только выронил сигарету и с досады стал давить ее каблуком. Тогда Та́нюшка, потряся дежурного конюха за плечо и добившись, чтобы он посмотрел на нее осмысленно, сунула ему записку. Семен взял ее и стал долго, вдумчиво изучать. Ему предписывалось «с получением сего запрячь для подателей сего рессорный ходок».
Молча вернув Та́нюшке директорское послание, он заерзал по брусу задом, устраиваясь поудобнее.
— Документ недействительный, — сказал он.
— Не…действительный? Вы что, дядя Семен?
— Подпись неразборчивая. — Семен надвинул шапку на брови, как бы собираясь дремать дальше.
— Это же Сергей Сергеич писал!
Нормировщик Бабкин скосил глаза на бумажку, пробормотал:
— И печать отсутствует.
Та́нюшка изумленно всплеснула руками, ахнула:
— Да вы что? Какая подпись, какая печать? Вас, видно, солнышком напекло! — И вдруг рассмеялась догадливо. — Это вы мне за дым в конюшне, да? Ну, дядя Семен, простите, я вашу бдительность хотела проверить. А теперь вижу, вы на посту и даже курить сели под щитом. Так Сергей Сергеичу и передам — граница на замке!
— Ты чего это, Танька, тут расшуршалась, как воробей в вениках? — Семен снова передвинул шайку со лба на затылок, по-прежнему глядя прищуркой, но уже без явной дремы. — Нынче праздник на дворе или как?
— Праздник, дядя Семен, праздник. День международной солидарности. Поздравляю.
— Вот-вот. А коням, значит, праздников нету?
— Это же для дела.
— Для дела, для дела… Шибко мы деловые стали… Куда ехать-то?
— Да недалеко, в Глушинку.
— Близкий свет… А кто поедет-то?
— Вот этот товарищ, из Глушинской партии.
— Этот? — Семен посмотрел на Митю, будто он был неодушевленный предмет или их, таких товарищей, было тут много. — А с конем он совладает?
— Спрашиваете! В деревне вырос, — сказала быстро Та́нюшка и оглянулась на остановившегося в нескольких шагах Митю, улыбаясь ему и подбадривая.