И вот колхозы, если по-культурному выражаться, реорганизовали в совхозы, а по-простому, сменили вывески. И вроде бы стало неудобно ставить малограмотных мужичков директорами. Подросла молодежь, институты позаканчивали. Первым директором был назначен зоотехник Васька Эспек. До своего назначения он был неплохим парнем, всегда мог пошутить, посмеяться. Поздно ночью закончилось собрание, на котором Васька получил новую должность. А утром, будто никого не узнавая, в своем лучшем костюме, важно, с портфелем он прошагал в контору.
— Что это с ним? — недоуменно подумали люди. — Может, какой праздник.
Сунулись было, как обычно, без всякого стука в контору, иные по старой привычке хотели тут же, где придется, присесть на пол, а Васька, как-то неузнаваемо и важно, поднял глаза:
— Вы к кому?
Некоторые оглянулись назад, может, Васька не к ним, а еще к кому-то обращается. Но Васька смотрел на них. И вспомнили, дошло: Васька-то директор! Робость даже хватила. Так ведь и они теперь не просто охотники и оленеводы, не какие-то темные кочевники, вечные бродяги тайги и тундры, а на голову выше в звании, как втолковывал им райкомовец, — рабочий класс! «Кончилась колхозная партизанщина, наступают времена дисциплины и порядка. Учтите, директор — это не председатель колхоза, слово его — закон!» Неужто за ночь все перевернулось? Вон, Ваську-то как подменили: «Вы к кому?!» И получилось у него грозно — страх по всему телу прошел. Может, такое указание получил?
Указания никакого не поступало, это, оказывается, было Васькино понимание директорского стула. Потом он, бедный, покрутился-покрутился, опыта-то нету, поснимал, попереставлял людей и — покатилось хозяйствишко.
Назначили второго директора, охотоведа Федьку Комбагира. Тот горлом все хотел взять. Но глухими, несознательными, на взгляд Федьки, оказались люди, а оленчикам и лисичкам его крик и вовсе лишним. И, как опять сказал Егор Боягир, Федька быстро «крякнул» с этой должности.
И тут в верхах вспомнили об Илье Елдогире. Грамотешка, по сегодняшним меркам, конечно, не ахти, но работу-то свою он исправно делает, тянет, а вдруг и директорская лямка ему будет впору?
Илья Елдогир принял директорство без радости, слишком уж много было наломано дров. На собрании даже, вместо речи, мол, благодарю за доверие, постараюсь оправдать надежды райкома, окружкома, краснобаи нынче не скупятся на красивые слова, он, смущаясь, как красная девица, сказал лишь одно слово:
— Попробую.
И ни видом, ни нутром не изменился. Ни солидности не прибавилось. В том же мягком, клетчатом пиджаке, в фуфайке и лохматой собачьей шапке, под мышкой со старыми деревянными счетами, он появился утром в конторе и молча сел за стол. И навалились заботы об оленях, лисичках, дровах, тракторах.
В первую голову надо было обмозговать строительство новой зверофермы. Года три назад начали возводить кормоцех. Поставили стены — и на этом все заглохло, на большее не хватило пороху. А старая звероферма — маленькая приземистая избушка, с одного бока подпертая двумя стояками, того и гляди вот-вот совсем развалится. Заглянул туда Илья, посмотрел, как кормач Люба Панкагир с ребятишками бегала по территории, огороженной забором, пытаясь поймать выскочивших из дырявых клеток двух лисичек, плюнул в сердцах и вернулся в контору.
— До каких пор костедробилка и комбикорм будут валяться на авиаплощадке? — спросил он Егора.
— А куда я их дену? — развел руками завхоз. — Это надо с директоров спрашивать, ведь…
Но Илья не дал ему договорить:
— Будем строить звероферму! За счет нового здания дирекции и двухквартирного дома для оленеводов. Мы посидим еще здесь, и оленеводы подождут, пусть лучше за оленями присматривают.
Что правда, то правда: были бы олени — разговоров бы о деньгах не было. Их соседи, суриндинцы — богачи, у них в сохранности олени, получают большие прибыли, вот и строят, что хотят.
— А из штанов не вытряхнут? — Егор посмотрел на нового директора.
— Без штанов побегаю.
Сказано было серьезно.
После осеннего промысла к Новому году охотники выходили из тайги и потом не хотели снова возвращаться туда. Что добудешь в самые холодные месяцы Плеча и Шага? Собака тонет в снегу, все живое прячется в норы и гнезда. Вот часть охотников, особенно молодежь, и устраивала себе отдых, без дела болталась на фактории, гулеванила.
Собрал таких мужиков Илья, специально вызвал даже кривоногого и косого Саньку Бети, прозванного после запуска на Луну нашей машины Луноходом, Митьку Оегира, тоже чаще называемого по прозвищу, с ласковой издевкой — Хулиганчиком. А Митька тихий, с виду даже культурный, улыбчивый парень, а на деле — отпетый лентяй и выпивоха.