Назавтра рыбный катер не пришел. Появился он лишь к пяти утра следующего дня. Долго сирену давал, будил рыбаков, звал к себе. В чумах все еще спали. Что, неправду говорил Ямбе Пяся? Нечего было два дня подряд кино всю ночь глядеть.
Протирая на ходу глаза, рыбаки повыскакивали на улицу. Кто снимал с вешалов высохшие портянки, куртки, кто надевал сапоги, иные же шагали к лодкам. Вавлё первым завел свой мотор, и доверху груженная ящиками с рыбой лодка, а в ней Ямбе, два его внука-школьника, рыбаки, напарники Вавлё, — поспешила к паузку и катеру.
Любит Ямбе этот шум на катерах во время сдачи рыбы. Ловко и быстро ребята поднимали с лодки полные рыбы ящики на палубу паузка, деловито ставили на весы, затем спускали в трюм, там работали — привычная, любимая работа, успевай только не зевай, записывай, сколько килограммов, центнеров, какие сорта, виды рыбы.
С приемщиком схватились рыбаки. Тот бегал с линеечкой и измерял чуть ли не каждую рыбешку. Немерную швырял обратно в лодку, грозился рыбнадзору нажаловаться. Из-за сортности рыбы почти скандал вышел. Приемщик явно занижал ее, сортность рыбы, опасаясь, что пока он довезет продукцию до Халяхарда, она обмякнет. Рыбаки же доказывали свое: «Только-только поймали! Надо было вчера приезжать! На берегу, без холода, как она, рыба, летом не испортится? Где у вас лед, где рефрижераторы?» — кричали промысловики.
Пуще всех старался Мишка Ямкин, молодой, с крупной черноволосой головой парень. Лицо от волнения красное, как цветы щавеля. «Вы всю дорогу на вас ездите — себя страхуете! Рефрижератор нам тут ставьте, рефрижератор!»
Помогал ему другой, тоже из бригады Вавлё, Стасик Ямкин: «Рыба не человек, она не знает, каков ее рост и можно ли ей лезть в невод…» — Стасик смотрел в сторону и степенно, как старичок, повторял: «Рыба — не человек…»
— Выбрасывай ее обратно в воду, пока живая, пусть растет! — отвечал рыбоприемщик, похожий на нерпу, круглолицый мужичок.
Может, еще бы долго препирались рыбаки с приемщиком, хотя видно было, что обе стороны правы в своих домыслах, вот уже к одному решению подошли, но тут на палубу катера вышел капитан, Александр Иванович Жаворонков, именуемый среди сельчан Птичкиным, а на катере кэпом, высокий, крепкий, с лицом, исхлестанным ветрами и штормами. Все примолкли, ругань и споры враз прекратились. Жаворонков давно здесь плавает, на рыбоучастке работает уже лет двадцать. Молодым парнем начал капитанить на судах. Он все знает, вмиг уловит, кто прав, кто нет. Видимо, зная это и чувствуя, что понапрасну крик подняли, и рыбаки, и приемщик спокойно и по-деловому закончили свою работу.
Ясным погожим днем, около месяца отдохнув на рыболовецких промыслах сначала у Вавлё, потом на Пелядке у Петра, старики Пуйне и Ямбе Пяся возвращались домой в Халяхард.
У Ямбе заметно посвежело лицо, еще бы — он каждый день ел свежую рыбу. Их гостеприимно потчевали ухой из сига, сагудиной из самых лучших, жирных чиров, жарили, парили, солили и вялили для них енисейскую сельдь. Еще юколой угощали, старинными лакомствами и варкой, приготовленной из сушеной, зажаренной в собственном жире рыбой. И сиговая икра, и малосол, пелядь, жаренная на палочке у костра, вареные рыбьи пупки, печень, рыбные пирожки и котлеты и даже строганина среди лета — все тут было.
Но пора ехать домой — их ждут свои дела.
Катер, на котором они возвращались, безжалостно резал носом зеркальную гладь Енисея. И Ямбе, и Пуйне сидели молча, каждый думал о своем, переполненный впечатлениями от гостевания, встреч с земляками, от увиденного, услышанного.
— Хы, — перебил молчание старик. — Хы-хы. А помнишь, старуха, как ты по «Спидоле» пела?
— Рассказывали…
— Ха, так это в самом деле ты так меня ценишь или только по радио?..
— Не знаю… Отстань.
— Нет, ты скажи, правда?
— Забыл, как я за тебя замуж выходила — не силком же? — нашла спасительную фразу Пуйне, лишь бы старик отвязался от нее, отстал.
Родители Пуйне и Ямбе тоже были рыбаками, Пяси жили в те времена далеко, в верховьях Варк-яхи (Медвежьей речки), а семья Тэседо совсем в другой стороне — на речке Пелядке.
Может, Ямбе никогда бы не встретил свою Пуйне, может, на другой бы его женили, да родители их с молодости знакомы были, друг к другу гостевать заезжали. Пуйнин отец, Шали, три раза был у Пяси в гостях — ему что, оленье стадо у Шали хорошее. Отец же Ямбе, Тимофей Пяся, всего один раз добрался до своего друга Шали и то на чужих, нанятых им оленях.