Один мудрец решил добраться до этой вершины. Взял он проводником лучшего охотника у подножия Золотых гор…
И на последнем перевале мудрец сказал охотнику. «Подожди меня здесь, только вслед не смотри». Охотник сел спиной к вершине, но не вытерпел и оглянулся украдкой: мудрец не шел, а летел вверх подобно ворону… А когда вернулся, то сказал: «Не время еще открыть людям источник». — «Почему же?» — удивился охотник. «Разве мало того, что он есть?» — задумчиво отозвался мудрец. «Но разве вы не хотели достать для людей воду вечности?» — никак не мог успокоиться охотник. «Вечный источник охраняется драконом, тройным кольцом окружил он его…» Мудрец подарил охотнику свой посох из черного дерева, сделанный по пути к вершине, и сказал на прощанье: «Храни».
И он хранил. Уже глубоким стариком начал он задумываться над словами мудреца: неужели действительно к источнику нет доступа из-за дракона?
А может быть, мудрец понял там нечто другое? Ведь недаром он отдал ему посох на хранение. Не хотел ли он сказать, что люди еще нетвердо держатся на ногах, а когда им уже не нужен будет посох, то придет к ним вечность?
«Я должен хранить посох в назидание людям, которым необходимо излечиться от недугов и завоевать вечную жизнь?» — думал старый охотник в долгие бессонные ночи.
«Или я должен хранить его, пока не найдется герой, который откроет людям вечность?» — волновался старик.
«Или этот подарок — намек на то, что мы никогда не расстанемся с подпорками?» — пытался он успокоить себя.
«А может, там вообще не оказалось источника? — испугался однажды старик. — И мудрец понял, что вечности нет, все проходит, и нечего тратить быстротекущее время на пустые размышления?»
«Вечное вечно и без нас», — думал он, успокоившись.
«Но почему тогда люди придумали эту сказку? — и вновь покидало его успокоение. — Потому что никто не хочет умирать? Потому что мы не можем устоять перед своими желаниями… Не испытывал ли мудрец твердость человека, когда он наказывал не смотреть ему вслед?»
«Или эта сказка призывает человека в себе находить вечные зерна жизни — в вечности рода человеческого, добрых дел, чувств и слов, вечной красоты, окружающей нас…»
Видел и я этот незатейливый посох в одном маленьком улусе у подножия Золотых гор…
С восемнадцатилетним пареньком, охотником зверопромхоза, мне довелось лежать в больничной палате.
«Сколько я видел человеческих останков в горах!» — как-то неожиданно сказал он.
Горы манят человека.
Очень маленькими кажутся люди в горах. Узкая тропинка над ущельем, на дне которого гремит пенящийся поток… И никто не услышит ни шагов, ни крика.
Но в горах — золото. Однажды в пещере человек нашел множество самородков, даже стены блестели золотом. Доверху наполнил он кожаный мешок и полез наверх. Но вылезти не смог. Отсыпал он немного золота — все равно не смог выбраться… И вышел он на свет божий с одним кусочком. Пришел домой, оповестил людей, принялись искать они ту золотую пещеру, но так и не нашли: скальные пласты сдвинулись и закрыли вход. Говорят, придет время — и горы откроют тайны, предстанут в истинном своем существе. Но случится это не раньше, чем исчезнут с лица земли жадность, злоба и насилие.
Как-то двое молодых людей рассуждали о биосфере, о Мальтусе и заспорили: сколько человек может прокормить долина меж горами, например территория от Байкала до озера Хубсугул… Один сказал, что возможности полей и лугов небезграничны, земля истощается и в состоянии прокормить лишь определенное количество скота. Другой же сказал, что нельзя забывать возможности и самих гор…
В благодатное время на исходе июня, побывав в девственных лесах, только диву даешься: в каком согласии высятся рядом стройные березы и молодые сосны, лиственницы и зябкие осины и тут же ивы, черемуха, боярышник; наливаются сладким соком голубика, малина и смородина, скоро они разольются пестрым половодьем, и по нему поплывет, загребая огромными лапами, хозяин тайги — лохматый медведь, а юркий соболь пробежит меж кустиками черники, словно проверяя, будет ли богатой для него осень… А сколько разных цветов рассыпано по душистым полянам, белеют ромашки, синеют колокольчики, царственные пурпурные пионы тянутся под сень тенистых крон… Воздух перенасыщен густым терпким настоем — здесь он приобретает некую материальность, кажется, что его можно пить, что можно жить одним воздухом…
Это изобилие, перенасыщенность, разнообразие природного мира поражают, даже как-то пугают. Чувствуешь реальную взаимосвязь человеческого организма с живущей независимо от него природой: она может тебя вскормить, поставить на ноги, но и погубить посредством какого-нибудь ядовитого клеща, а то и вовсе невидимого вируса. И дитя научно-технического века, с непоколебимой верой в могущество разума, вдруг остановится на миг в растерянности: все ли познаваемо, все ли подвластно человеку, всегда ли будет в нужном для него равновесии нынешняя природа?