Когда стояли морозы, от которых у детей готовы были вот-вот отвалиться уши, когда в ясные дни было слышно, как трескается лед на Катуни, а эхо ударяется в скалы на той стороне, в салдярскую школу вдруг прибыл новый учитель.
Ой, как мы обрадовались! Учитель-то оказался моряк! И так он походил на моряка, который был снят в «Огоньке» на обложке — чудо что за моряк! — мы и подумали, его к нам прислали.
В нашу глушь никто, наверное, не хотел забираться, а может, не хватало учителей, не успели их выучить, а тот согласился — добрый, наверное, смелый!
Когда новый учитель шел по запорошенному Салдяру, его широченные черные брюки мели улицу. А из-под брюк — раз-два, раз-два! — поблескивали толстые ботинки. А как скрипел снег под его ногами, как стонала мерзлая дорога! Учитель выдался морозостойким, всю зиму проходил в фуражке и коротком черном бушлате. На бушлате сверкали пуговицы.
— На первом же уроке, Ирина Сергеевна, мы и услыхали это слово — «боцман». Послушайте только, как начался наш первый урок. Перешагнул матрос порог да как крикнет: «Здравствуйте, дети!» Плечи видели? Во! Сам по стойке смирно стоит, а глаза как у беркута или орла — то ли пуля, то ли огонь. «Якшилар. Здравствуйте», — затянули мы, как при Антонине Экчеевне. «Ка-ак? — фуражечка на нем так и дернулась. — Мне, например, такая встреча не нравится, товарищи ученики второго класса! А ну еще раз: «Здравствуйте, товарищи ученики!» Мы ответили более дружно. «Немного получше, чуточку подходит». На сердце у нас полегчало, стали садиться. «Кто-о разрешил?!» А голос пронзительный, дикий такой. «Встать все, как один!» — закричал он по-русски, мы испугались, не знаем, что делать, как поступить.
— Вы что у меня — штрафная рота?! — и пошел по классу, ботинки тяжелые, скрипят, каждого поправляет, тычет, подстраивает: — Затылок в затылок, ясно? В одну линейку!
Стали усаживаться, а он снова поднял и опять объясняет чеканным своим, пронзительным голосом.
— Запомните раз и навсегда: перед вами не кто-нибудь, а боц-ман! Военный боцман, который морскими солеными путями дошел до самого Син-га-пу-ра! Ясно? Садитесь…
А что ясно? Мы в те годы и не знали, что есть на земле порт Сингапур. В тот день все уроки были посвящены науке, как вставать, здороваться, выходить к доске, подходить к учителю, как отходить от него. И перед тем, как идти домой… ой, Ирина Сергеевна, видели бы вы своими глазами!.. Я потому и потеряла вчера рассудок, узнав Боцмана… словно опять маленькой стала…
Ну, кончился последний урок, мы табуном к двери. Куда там! Снова крик, снова взгляды — стой и замри! «Вы кто? Ошалелые овцы или лошади, за которыми гонятся волки? — надрывался он, а глазами так и сек, так и сек. В классе — ни звука. — Мне такое дело не нравится, товарищи ученики! Прошу не забывать, что я — военный боц-ман!» Пришлось вернуться, сесть на своя места, а он, по стойке смирно, командовал: «Первая пара с первой парты первого ряда встать и выйти!» Пошли — снова не так. У дверей надо было повернуться к учителю и сказать: «До свиданья, Эрмен Эрменович!» И так все двадцать четыре ученика: «До свиданья, Эрмен Эрменович, до свиданья, Эрмен Эрменович, до свиданья, Эрмен Эрменович…»
Со временем мы усвоили эти новые правила ученика Салдярской начальной школы…
Маша усмехнулась, вздохнула. Да-а, сложная жизнь началась у салдярских ребятишек. Все изменилось, как сказала Маша, — и учеба, и жизнь. Эрмен Эрменович стал очень видной фигурой в этой жизни, может быть — главной. И не дай бог, бывало, прозевать дежурному его выход из дому!
С раннего утра маялся дежурный на школьном крыльце, ожидая, когда возникнет черная, сбитая, массивная фигура учителя. Глаза дежурного, как две натянутые стрелы, стремились к двери Эрмена Эрменовича. Едва он появлялся, дежурный срывался и несся навстречу. Шага за два-три застывал, а Эрмен Эрменович со связками книг и тетрадей, которые нес, словно охапку дров, придвигался и сваливал их на руки дежурного. И тот с ношей шествовал уже впереди учителя, а добравшись до класса, складывал все на стол.
После того раздавалась команда «Встать!» — как положено, затылок в затылок, в струнку, и звонкий рапорт: «Второй класс к урокам готов, Эрмен Эрменович!» Этот матрос, или там боцман, и впрямь обладал даром внушения, магнетического воздействия.
Маша задумалась. А мне вдруг пришло в голову, что не так уж и давно происходило все это.
— А дальше? Дальше-то как?
— А дальше мы, естественно, стали хватать двойки. Пятерка означала какое-то высокое звание, кажется, капитан корабля, чуть ли не адмирал. А двойка — это штрафной батальон, это — наказанный матрос.