— Тем лучше, — обрадовались парни и стали пристраивать за спины большие, пуда до два, рюкзаки.
Отец едва приметно улыбнулся, и Галдан догадался, что отец оттого и не принимал участия в разговоре, что ждал, как решит сын. И как он решит, так и будет.
«Хитер старый», — усмехнулся Галдан, становясь на тропу.
Они долго шли, огибая деревья, цепляясь ичигами за колючую, жесткую чепуру. Галдан взмок, пот ручьем катился по лицу, шее, во рту сделалось сухо и вязко. «Лишь бы не отстать, — шептал Галдан. — Лишь бы… Не дай-то бог признаться, что уже невмоготу идти. Стыдно перед отцом!..»
Галдан не знал, сколько времени они уже идут, но в какой-то момент почувствовал, что стало легче идти и дыхание сделалось ровнее. И он приободрился: «Вот так-то!.. Нет уж, я еще могу…»
Неяркое, словно бы чуть подостывшее солнце заметно сдвинулось к югу, когда они остановились, скинули рюкзаки и разожгли на отшибе от деревьев костер.
Отец улыбался, поглядывая на Галдана, и по всему чувствовалось, что он был доволен сыном. Он, конечно же, знал, что туго пришлось нынче Галдану с непривычки, но тот не сломался, выдержал все тяготы пути. И это было приятно.
Стояла тишина, чуткая, настороженная, какая бывает только, когда зима встречается с осенью, а деревья уже освободились от листьев и теперь слегка вздрагивают от предчувствия надвигающихся холодов.
Галдан был благодарен отцу за то, что тот взял его с собою в тайгу. «Он, наверное, хочет поучить меня кое-чему, — подумал он. — Считает, поди, что я уж все позабыл и в тайге не сделаю самостоятельно и шагу. Что ж, может, он и прав. Интересно все-таки… Вот и у меня есть дети, и я тоже до глубокой старости все буду считать их маленькими и при случае поучать?.. Наверное, так и будет».
Галдан хотел поделиться с отцом своими раздумьями, но в это время Егор, а он находился чуть в стороне от костра и, нагнувшись, что-то разглядывал на земле, крикнул:
— Бабай, идите-ка сюда!..
Отца в поселке все зовут «бабаем», и это знак уважения к старому человеку, признательность ему за все то, что и теперь еще делает для людей.
А когда отец и Галдан приблизились к Егору, тот сказал:
— Видите на снегу след человека?
— Да, вижу, — с беспокойством в голосе произнес отец. — И не один, двое их было, они спустились с горы и пошли дальше по нашей тропе.
Галдан пригляделся: один след был широкий, уверенный, видно, что шел молодой, а второй — семенящий какой-то, словно бы спотыкающийся, то был человек постарше…
Недавно выпал снег, но он скоро растаял, и все следы на земле отпечатались четко.
— Мне кажется, эти люди прошли здесь совсем недавно, а может, и утром, — сказал Егор. — Но почему они держат путь на наше зимовье? А ведь там продукты, заготовленные на зиму, сушеное мясо, консервы, сахар, мука…
Они наскоро перекусили, засыпали горящие головешки землею и снова встали на тропу. Идти Галдану теперь было много легче, чем прежде, одно только беспокоило, что шли они нынче по чужому следу.
Уже смеркалось, когда они подошли к зимовью. Егор первым делом проверил, все ли на месте. И остался доволен:
— А то двое-то только посидели в зимовье, передохнули и двинули дальше.
— А чего ты хотел? — усмехнулся отец. — Это ж охотники, настоящие таежные люди, они чужого не тронут.
Егор кивнул, взял ведерко, сбегал куда-то, должно быть к ручью, который протекал поблизости, принес воды, а потом растопил печку. Отец предложил ему отдохнуть, но Егор, видать, не умеет сидеть без дела, вот он уже опять вышел из зимовья, начал рубить сухостой.
Галдан вспомнил: братишка говорил про Егора, что он толковый мужик, мастер на все руки, дом свой отделал куда с добром: и ставни у него резные, с украшениями, и ворота расписаны — глаз не оторвешь.
Приехал он из соседней области, но очень скоро обжился на новом месте и теперь всем говорит, что здешний, с малых лет на этой земле. У него широкие скулы и узкие, со всегда усмешливым прищуром, глаза, и не скажешь сразу, что он русский.
Пашка мало похож на своего приятеля: легкий, подвижный, и нет в нем той основательности, которая заметна в каждом движении Егора. Приехал он сюда из Москвы с первопроходцами БАМа, тут и остался, когда железная дорога была построена. Закончил курсы шоферов и трактористов, женился, построил себе дом, приобрел меховую шубу, унты, выделанные из оленьей шкуры, и живет себе… И в Москву не собирается уезжать, потому как чувствует себя коренным сибиряком. Впрочем, это, наверное, не совсем так, по натуре он мягок и ружье-то в руках не умеет держать. Но это не мешает ему бродить с охотниками по тайге, слушать их побывальщины и помогать им чем только может.