— Завтра с утра надо пройти по своему участку, — сказал отец. — Посмотреть, есть ли соболь да белка. Но ни в коем случае нельзя стрелять. Вот как ударят морозы, да пройдет еще неделя после того, тогда и начнем охоту.
Он посмотрел на парной так, словно бы ожидал, что они начнут с ним спорить. Но никто и слова не сказал против, и Галдан понял, что отец теперь думает о тех, что прошли незадолго до них по тропе. Он, кажется, боится, что она начнут охоту раньше времени.
Но вот он обернулся к Галдану, спросил:
— Как нынче в Кижингинской долине, слыхать, опять появились волки?..
— Да… За день до моего отъезда зарезали двух баранов и ямануху.
— Что творится! И это в наше-то время, когда на полях и в степи работают трактора и машины. Хитер зверь и ничего не боится. Да и охотиться на волков у нас нынче мало кто умеет.
— В Умхайте, на твоей родине, теперь работает охотинспектором новый человек. Ты его должен знать.
— Кто же это?..
— Цыдыпхэн.
— А-а, конечно, знаю. Значит, вернулся в родные края? Это хорошо. Так что, я думаю, односельчане сумеют управиться с волками.
— Цыдыпхэн передавал тебе привет. А еще он просил узнать, не сможешь ли ты приехать и помочь…
— Можно было бы. Но только через месяц, когда выйдет срок моего договора с охотконторой. — Отец помолчал, сказал негромко: — В прошлом году близ Умхайте, в степи, я добыл пять волков. Но один ушел, матерый зверь. Он, поди, теперь стал вожаком.
— Что? Что?.. — спросил Пашка.
Галдан думал, что он задремал, а оказывается, тот внимательно слушал, о чем они говорили.
— Да нет, так… — уклончиво сказал отец.
Они поужинали, разобрали постель, но спать еще долго не ложились.
— Бабай, отчего вы никогда не рассказываете, как воевали? — спросил Пашка. — Интересно бы послушать. Кстати, вы где воевали?
— В сорок первом под Москвой…
— Что вы говорите! Там погиб мой дед.
— Да, много людей там сложило голову. Я и сам не пойму, как остался жив. — Отец помедлил, затем продолжил: — Под Москву нас привезли в середине октября прямо из Сибири. Велели занять позиции на передовой. Не успели мы вырыть окопы, как на нас пошли фашистские танки. Бой был страшный, многих ребят мы недосчитались. В на следующий день были бои. И еще через день… У нас не хватало боеприпасов, гранат и тех не было. Так что против танков мы применяли бутылки с зажигательной смесью. А потом придумали… Разложим возле окопов сухой валежник, набросаем сверху соломы и ждем, когда пойдут танки… А когда они приблизятся к нам вплотную, мы поджигаем тот валежник. Так и отбивались от танков. Немцы долго не могли понять, что это за новое оружие у нас появилось. И, правду сказать, побаивались нас. Так-то!.. А командарм был доволен нами, молодцы, говорил, сибиряки, хорошо воюете, с умом.
— А что же дальше? — нетерпеливо спросил Пашка, когда отец замолчал.
— Дальше-то?.. Когда разбили под Москвой немцев, очутился я под Ленинградом. Там закончил школу снайперов.
— Наверно, много фашистов уничтожили?
— Может, и так… Но были и лучше меня. Помню одного снайпера из хамниганского рода. Наверняка здешний. Вот воевал мужик! Я был знаком с ним накоротке. Но теперь, к сожалению, не помню, как его звали. И вряд ли при встрече с ним узнал бы его.
Старик вздохнул, накинул на плечи шубу, вышел из зимовья. Но парни словно бы не заметили этого, все так же сидели, сосредоточенно глядя перед собою. Галдан посмотрел на них и понял, что сейчас они думают о тех далеких годах… Сам он тоже размышляет о давнем, и горько на душе делается, и трудно. Много чего пришлось пережить ему! И голодал-то он в то военное лихолетье, и страдал от душевной боли, когда видел, как возвращались искалеченные на войне люди, а потом, пожив недолго, умирали. А разве же забудешь, как падали в обморок женщины и в беспамятстве рвали на голове волосы, когда получали похоронки на мужей!..
Зашел отец, поежился:
— Звезды яркие-яркие и луна чистая, белая. Знать, к сильному морозу.
Его, кажется, не услышали, но он не обиделся, посмотрел на Галдана и опять подумал о том, мучавшем его уже многие годы: помнит ли сын все то, что случилось с ними в сорок пятом? А если помнит, то простил ли?
Старик не однажды намеревался спросить об этом, да все не осмеливался.
А Галдан не забыл, нет, он ничего не забыл. Случилось это осенью сорок пятого года. Война уже закончилась, но отца все не отпускали и он служил в Ленинграде. Вот оттуда-то и пришла телеграмма: дескать, ждите, скоро буду…