— Татыйаас Сидоровна, может быть, посторонитесь?
Кээтии произнесла эти слова медленно, врастяжку, изменившимся голосом. Она стояла, приставив грабли к ногам женщины.
Татыйаас вздрогнула от неожиданности, отскочила в сторону.
— До чего жарко. Вся взмокла, — сказала она, как бы извиняясь, и несколько раз провела гребенкой по блестящим черным волосам. И тут же поняла, что не удалась эта маленькая хитрость. Кто поверит женщине, которая днем не жаловалась на жару, а теперь вот, когда уже близится вечер, тени спускаются на луг, говорит, будто ее разморил зной. Женщина мельком взглянула на посерьезневшее, хмурое лицо Кээтии. Девушка, оставив позади себя неубранное сено, сгребала возле нее. Татыйаас пожалела Кээтии, и ей захотелось обратить все случившееся в шутку, пошалить, посмеяться, но тут же она подумала, что Кээтии может понять ее неверно, обидеться. Сдержав подступивший к горлу смешок, Татыйаас побежала к оставшемуся позади саней сену.
Раздался сердитый, захлебывающийся рокот мотора.
— Ну, девчата, садитесь. Поехали! — закричал Аян.
Вспомнив помрачневшее лицо Кээтии, Татыйаас не стала спешить. «После нее…» — подумала она и, неспешно сгребая остатки сена, заметила, что девчушка кинула на нее выжидающий взгляд.
— Девчата, слышите или нет? Чего там гребете на пустом месте! Все чисто убрали. Кончайте. Ждут нас. Вон посмотрите-ка, машут. Торопят.
Кээтии первая бросила грабли на сани. Вслед за ней подошла к трактору и Татыйаас.
Аян протер лоскутом от старой рубахи покрытое черным дерматином сиденье, но не все, а только место рядом с собой, и бросил тряпку на пол.
— Ну, садитесь. Сядь, Татыйаас.
Татыйаас, понимая, как, наверно, тяжело и обидно дли Кээтии то, что он протер лишь половину сиденья и обратился только к ней, говоря «сядь», не очень-то торопилась. Она протянула руку к тряпке, но Аян опередил ее и раза два прошелся по краю сиденья. Татыйаас стала ждать, чтобы Кээтии села первая.
— Ну, садитесь же, говорю! Или не понимаете по-якутски?..
Сомкнув черные густые брови, Аян схватил Татыйаас за руку и усадил рядом с собой. Кээтии, ухватившись за железную ручку, кое-как взобралась сама и уселась на самый краешек сиденья, короткого, видимо рассчитанного только на двоих. Она старалась занимать как можно меньше места: если сесть удобно, Татыйаас и Аян совсем прижмутся друг к другу.
Увидев, что девушка кое-как примостилась с краю, Татыйаас обняла ее за талию и притянула к себе.
— Кээтии, тебе неудобно, сядь ближе.
Что было делать Кээтии? Пришлось придвинуться к женщине. Уголком глаза увидела: так оно и есть, Татыйаас и Аян сидят плечом к плечу. Больше того, женщина чуть повернулась к Аяну, будто бы уступая ему больше места, сидит боком к нему, видимо касаясь парня грудью.
Кээтии убрала руку, обнимавшую ее талию, и отодвинулась на край сиденья.
— Кээтии… — заговорила было Татыйаас, да смолкла, медленно отстранилась от Аяна, прижалась к задней стенке кабины и стала глядеть на расстилавшийся впереди убранный луг. Ей опять стало жаль Кээтии, обычно такую говорливую, а теперь притихшую, сжавшую свои розовые губки.
«Бедняжка на меня, конечно, злится. Надо же, как случитесь: встала ей поперек дороги… В тот раз, когда распределяли на работу и бригадир сказал: «Кээтии Догордурова пойдет с трактором Аяна Доргуева», — девчушка вспыхнула от радости, а потом смутилась, спрягалась за спины подруг. А парень-то и смотреть на нее не желает. Но ведь эта Кээтии нравится многим ребятам. Она хоть и ростом маловата, да такая крепенькая, ладненькая, фигурка у нее словно выточенная. И личико приятное. И образованная — в прошлом году окончила десять классов. В город не уехала, осталась в колхозе работать. Чего уж там говорить, девушка видная. Но Аян даже не замечает, что Кээтии тоже здесь, рядом с ним. Все время на меня смотрит, только со мной разговаривает. Как будто, кроме меня, никого нет. Конечно, как же ей, бедняжке, не сердиться? Да и сама я виновата, куда только не встреваю. Знаю ведь, что Аян уже давно заглядывается на меня, еще с весны, когда пришел из армии. Нужно было попроситься на другой трактор. Так-то оно так, но почему я должна была считать себя хуже этой девчонки, похожей на распускающийся цветок, хорониться от его глаз? Выходит, что я лучше ее… Ой, нет…» Но как ни останавливала себя Татыйаас, видимо, додумала все до конца: щеки ее заметно зарделись, глаза, прикрытые густыми ресницами, заблестели. «Стало быть, я лучше Кээтии».