Тяжело дыша, спасенное животное рванулось вверх на тропу и только здесь привычно встряхнулось всем телом. Кожа на шее и на боках оленя мелко подергивалась, ноги дрожали. Олень еще не верил, что под ним твердая почва.
Благодарно мотая тяжелой головой, олень уставился на спасителя. Животное не сводило с него черно-бархатных глаз и тянулось к мальчику жаркими ноздрями. Апока смутился. Глаза оленя были глубокими, как ущелье, в них отражались мокрые от недавнего дождя скалы.
«А может, он плачет?» — подумал Апока.
Он никогда не видел такого взгляда и не подозревал, что у оленя такие «говорящие» глаза.
А далеко-далеко, в лощине, белели родные чумы стойбища, будто все бабушки смотрели в сторону ребят, с нетерпением ожидая маленький караван.
«И откуда только берутся эти облака? Плывут и плывут без конца, интересно, куда они держат путь?» — мрачно думает Апока. Он соскучился по солнцу, оно неделю не может пробиться сквозь толстое одеяло облаков.
Сегодня отец едет по летнему маршруту стада. Апока, конечно, с ним. Скоро годовой пересчет оленей, и надо проверить все старые стоянки и загоны. Может быть, туда завернули отколовшиеся олени. Бригадир давно заметил, что из стада исчез ездовой олень Мэника и с ним четыре важенки с оленятами. Думали, найдутся, но сделали уже три перехода, а их нет.
За день весь маршрут не проедешь. Чиктикана и Апоки не будет примерно неделю.
Поймали по три верховых, чтобы менять уставших оленей, да еще двух рабочих — под вьюки. Захватили все необходимое и отправились. Мальчик не первый раз сопровождает отца, любит такие путешествия. Каждая старая стоянка, словно интересная книга или дневник воспоминаний. Тут мальчику все знакомо.
Едут не спеша, часто останавливаются и подолгу рассматривают в бинокли горные распадки. Специально прошли вдоль горных речек, надеясь встретить на песке оленьи следы. На берегу речки в первый день и заночевали.
Оленей привязали на обильном ягельнике. Свободно отпускать их нельзя — могут уйти. Поэтому просто удлинили привязные поводья: на одном конце олени, другим обвязаны большие валуны. Ягеля много, ночью животные хорошо покормятся.
…Проснулись рано. Солнца по-прежнему нет, но приближение зари все равно чувствуется.
У каждого свое дело. Отец идет к оленям, их надо свести на водопой и перевязать на новое место, Ягель на старом они за ночь выщипали. Апока разводит костер. Он уже сбегал к роднику с чайником и повесил его над пламенем.
Мальчик достал из мешка сырое мясо. Нарезал небольшими кусочками, посыпал солью и нанизал мясо на две обструганные палочки. Эти самодельные шампуры он воткнул в землю с наклоном к углям. Пока закипает вода и жарится шашлык. Апока по привычке внимательно вглядывается в горные склоны. Оленевод должен видеть все, что делается вокруг каждой стоянки.
На одном из склонов заметил человека, одетого во все черное. «Отец, — подумал Апока, — его куртка, шапка, резиновые сапоги. Только непонятно, зачем он так высоко забрался, он же должен быть возле оленей. А может, это не отец?»
Человек деловито расхаживал в высоком кустарнике, иногда зачем-то нагибался. «Надо пойти разузнать, что за незнакомец, — решил мальчик. — Может, заблудился и нужна помощь».
Апока убрал с огня чайник, а палочки с шашлыком отвел от жарких углей, чтобы мясо не подгорело.
Не отошел он от палатки и трехсот метров, как увидел отца, олени паслись недалеко — лакомились влажным от утренней росы ягелем.
— Чай готов, сынок?
— И чай готов, и шашлык! — доложил сын.
— Молодец!
— Ама, посмотри-ка, — сын показал туда, где по-прежнему разгуливал неизвестный и что-то явно искал в высоком кустарнике.
Отец прищурил глаза и, покачав головой, тихо сказал:
— Это медведь ходит.
— Не может быть!
— Может: встал на задние лапы и собирает орехи.
— Вот это да… А я хотел к нему сходить.
— Зачем? — отец рассмеялся.
— Узнать, что за человек, может, заблудился, — виновато пояснил Апока.
— Издали он и правда похож на человека, — подтвердил Чиктикан, вынимая трубку.
Зверь ходил не спеша, переваливаясь, увлеченный своим важным делом. Людей он не чуял, не видел и вел себя спокойно.
— Ладно, сынок, пошли чайку попьем и шашлыка твоего отведаем, а там и ехать пора.
Они направились к костру. Но отец вдруг передумал:
— Ты иди, режь хлеб, а я все-таки приведу оленей поближе.