— Знаем мы твои газеты! Опять решил поохотиться. И без журналов люди не умрут на стоянках. Бумага лишь у того на языке, кто не любит настоящей работы.
Солнце, услышав эти слова, задумалось и чуть было не постучало в окно.
— Зачем же вы держите в руках перо? — хотело спросить оно, но не решилось.
…К обеду опустела контора. Стихло вокруг.
Солнце собралось уже удалиться, но вдруг услышало за стеклом чей-то шепот. Солнце всмотрелось и с удивлением обнаружило на замызганном полу конторы переговаривающиеся между собой окурки.
— Ничего странного! — пробормотал один из них, помятый, только что начатый. — Управляющий переживает из-за того трактора, что угробил на полях тракторист. Едва прикурив меня, тут же бросил. А что с ним будет, когда узнает, что машина, везущая семена, сломалась на полдороге?
Обмусоленный окурок вздохнул в ответ:
— А мой Колька нализался вчера, как свинья. Явился утром в контору будто по делу, сам же глаз не сводил с окна: ждал, когда магазин откроется. А тут кто-то сказал, что нынче в гастрономе выходной. Ох, что тут с Колькой было! Скрипнул зубами, жестоко искусал меня, яростно выплюнул и, словно угорелый, на улицу. Мне так и хотелось сказать ему: «Ищи, Коля, на селе знахарку, пусть лечит больную голову!»
— А библиотекарю что? — вмешался в разговор совсем чистый окурок. — Удрал из холодной библиотеки, здесь накурился вдоволь, а теперь, поди, уже дома лежит на коечке да почитывает Кокышева, корчится от смеха…
— Этот чабан из Кызыл-Кудюра уже четвертый день ходит сюда и все не решается попросить, чтоб подвезла на стоянку сена, — пробормотал из-за угла в тряпку измочаленный окурок. — И сегодня ничего не сказал, меня лишь всего измызгал да грязными ногтями исцарапал.
— Хе!.. — хрипло пискнул прилипший к полу тощий окурок. — Давеча, когда набился в контору народ, бросил меня бухгалтер, сердито проворчав: «Опять не дадут работать! Снова баланс не сойдется. Опять сено, опять трактора!.. А потом жалуются: «Почему так мало мне начислили? Почему не цените мой труд? Напишу жалобу! Подам в суд! Не себе ли присваиваешь? Где твоя совесть, совсем стыд потерял?!» Всякого понаслушаешься. Железным нужно быть, чтобы работать в этой конторе. Ну и жизнь пошла!..»
Улыбнулось солнце и весело поплыло по голубому небу за далекий лес, за покрытые серой дымкой горы. Потом обернулось и, задрожав розовыми щеками, скатилось за горизонт.
И смех его еще некоторое время слышался над селом, вибрируя в воздухе, подрагивая торопливой рябью в глубокой воде вечернего пруда…
Перевод с алтайского В. Ягунина.
ЭЛИЧАТА[15]
За дальними горами занялась заря. Узенькая застенчивая зорька робко поглядывала на старую гору, боясь испугать только что родившихся эличат. Они лежали, разметав ноги, и над ними еще витал едва заметный теплый парок.
Близнецы не спали. Их черные глаза были открыты и поблескивали, точно спелая смородина. И хотя эличата лежали еще не прибранные, весь их облик являл собой великое таинство природы. Порой они вздрагивали, встряхивали своими красивыми головками и фыркали. Но вот эличонок, увидевший белый свет раньше своей сестры, забарахтался и перевернулся. Раз, другой, третий… Однако летние крепкие травы легко справились с малышом. Бедняга повалился на спину и лежал растерянный, со спутанными ногами. Тут подошла мать и помогла ему принять удобную и достойную позу.
Вслед за братом завозилась в траве и сестренка. Но ее проказы едва не кончились несчастьем. Она захотела встать, как стоит мама, и сделать шаг, всего один шаг. Да не тут-то было! Всем телом малышка подалась вперед, но ножки не послушались ее, и, перекувырнувшись через голову, она шлепнулась в росистую траву. То ли у нее из глаз посыпались искры, то ли от жалости к ней травы выдохнули жемчужную пыльцу, но на какое-то время она замерла, видимо, скованная болью и страхом, а потом запищала на всю чащу.
Еще солнышко не взошло, а близнецы уже делали по три-четыре шага, умели ложиться, а не шлепаться, научились вставать.
Сейчас малыши лежали рядышком, они отдыхали. И солнце, выплывая из-за дальних гор, залюбовалось новорожденными. Однако оно не долго заглядывало в глаза новым обитателям земли — эличата опустили уши и задремали. Они тыкались в землю своими игрушечными головками, словно клевали что-то. Но нет, они не клевали, это солнышку так показалось, они роняли в молодую траву свои сладкие сны. На их губах, еще не отведавших ни цветка, ни травы, белело молоко матери. Летний теплый ветерок нашел их спящие мордочки и дунул им в ноздри. Малыши зафыркали и засопели еще усерднее.