Томочкин муж Вася, наладчик кассовых аппаратов по профессии, проснулся в это утро обладателем автомобиля «Волга ГАЗ-24». Все произошло до жути просто: проснулся, выглянул в окно, а она, голубушка, уже стоит во дворе. Как лист перед травой. Аж мороз по коже!
Вася в одном исподнем пулей вылетел из дому. Слегка робея, взялся за ручку, потянул. Дверца легко открылась. Обдало невыветрившимся запахом искусственной кожи, резины и еще чего-то, невыразимо приятного. В замке торчал ключ зажигания. В «бардачке» лежали заверенные, со всеми печатями документы на его, Васино, имя. И они удостоверяли, что именно он, Вася, а не кто-либо иной, является законным, без дураков, владельцем этой чудной машины. Бедный Вася аж застонал и без сил опустился на снег. Пришел в себя, когда стало слишком уж холодно и сыро. Рысью влетел в дом.
— Тамарка! — завопил он так, что закачались хрустальные подвески на люстрах. — Дорогая супруженция! Вот теперь-то начинается настоящая жизнь!..
На работу он в тот день не пошел — едва дождавшись открытия соответствующего магазина, принялся обмывать «Волгу». И, откровенно говоря, его нетрудно понять…
Под конец дня, когда Вася был уже порядком навеселе, явился в гости родной дядюшка, Ефим Ермилыч Добродейкин. Вошел сопровождаемый собачьим лаем, снял у порога валенки и в одних вязаных носках прошел в гостиную, где Вася, уже в одиночестве, лакомился ликером «Старый Таллин».
— Здорово, здорово, племянничек! — старичок захихикал, доброжелательно залучился морщинами. — Ты, слышал я, с приобретеньицем, ась?.. Видел, видел ее. Ах, красавица! Сияет во дворе, как солнышко!
— Садись, дядя, замочим это дело, — притворно-радостно отвечал Вася.
Если говорить честно, недолюбливал Вася своего дядюшку. И вообще, едва ли нашелся бы во всем городе хоть один человек, любивший Ермилыча. А все оттого, что был он по натуре своей правдолюб и правдоискатель. И это заставляло его то самому судиться по разным поводам, то выступать на судах свидетелем, писать обличительные письма в многочисленные областные и московские инстанции. На радио и на телевидение. В газеты. Во все журналы, включая «Веселые картинки», «Журнал мод», «Катера и яхты». К слову, большей частью он избегал называть в письмах свое имя, предпочитая подписи типа «Жители дома», «Жители улицы такой-то», «Честный советский гражданин» или «Ветеран труда».
— А скажи-ка, племянничек, — ласково начал он после второй рюмки ликера, и Вася, хоть и был изрядно под хмельком, сразу опасливо насторожился, ибо повадки своего дядюшки знал преотлично. — Окажи-ка, на какие такие шиши машинку-то купили, ась? При вашей-то с Томкой зарплате? Да еще «Волгу», о! — И судейски-строго поднял палец. — Воруете, ох, заворовались! Потому как оба с женой по торговой части, а мы знаем, что там творится, зна-аем… Тогда как, поскольку ты есть родной мой племянник, племянник честнейшего человека и ветерана, обязан быть кристальным. Чтоб ни пятнышка, соображаешь? Пример должен подавать и вообще… Тень кладешь на меня! — завизжал вдруг Ермилыч, хлопнув по столу сухонькой ладонью. — Как мне теперь людям в глаза смотреть? Со стыда сгорю!..
— Иди-ка ты, дядя… — начал было Вася, но тут же прикусил язык, сообразив, что ссориться с дядюшкой ох как накладно. — Выпей-ка лучше да закуси… В лотерею я выиграл машину, в лотерею, понял?
— В лотерею, говоришь? Ну-ну… — старичок потер ладошки, как бы в предвкушении особенно вкусного блюда. — А ведь это проверить недолго. Такие дела поддаются проверочке, еще как поддаются!
— Что, телегу на меня будешь строчить? — угрюмо спросил заметно протрезвевший Вася.
— Бумажечку сотворим, бумажечку, — с нескрываемым удовольствием отвечал Ермилыч. — В прокуратурочку, в обэхаэсик. В целях сугубо воспитательных и про… про-фи-лактических, о!
— Ладно, пей мою кровь, ешь мою мясу! — решился вдруг Вася и честно рассказал, почему и как стал он обладателем «Волги».
— Заливаешь, племянничек, заливаешь, — хихикал Ермилыч. — Думаешь, старый дурак все проглотит? Всему поверит, ась? Не-ет, голубчик, старого воробья на мякине…
— Черт с тобой, — озверел Вася и бросился к серванту, выхватил последнее оставшееся «Счастье» и шмякнул его перед Ермилычем. — Вот! Хотел его в гараж обратить, но хрен с ним, обойдусь! На, подавись, только отстань от нас, старый хрыч!
Ермилыч заколебался. Покосился на племянничка: не шутит ли? Не похоже… Вздохнув, осторожненько поднял со стола счастье, оглядел строгими глазами, обнюхал, поцарапал корявым ногтем.
— Хм, а не врешь?