— Доказательство стоит во дворе, — мстительно отвечал Вася.
— Действительно… Ай-яй-яй, до чего наша наука дошла! И спутники-распутники запутают, и ядер расщепляют, а теперь, глядика-сь, счастье сварганили. Ох, и навострились, сукины дети!..
Возвращаясь от Васи, Ермилыч лихорадочно соображал, на что употребить нежданно привалившее счастье. Добыть пышную вдовушку средних лет? (Ермилыч лет пять назад схоронил свою старуху.) Нет, не те уже годы у него. Мешок денег? А на кой ляд они ему!.. Молодым разве стать, парнем лет этак двадцати? А что тогда милиция скажет? Поди, неприятностей не оберешься… Хм-м…
Дома он не стал даже ужинать — до ужина ли, когда такая заботушка навалилась! Почти до утра проворочался Ермилыч на продавленном диване, яростно чесался — все казалось ему, что клопы кусают. Но то были не клопы — думы его одолевали, и думы непростые. И вот, когда уже засипело в окнах, молнией блеснула вдруг мысль, до того простая и в то же время до того соблазнительно-сладостная, что Ермилыч в первый момент замер, разинув рот, а потом принялся хихикать, торжествующе и радостно. После чего облегченно уснул, но даже и во сне продолжал ухмыляться…
Женечку разбудил солнечный луч, упавший прямо на сомкнутые веки. Недовольно морщась, она отвернулась было к стене, но, вспомнив про чудную свою мебель, мгновенно ощутила себя бодрой, свежей и счастливой. Она резво выпрыгнула из-под одеяла и… если б сейчас перед ней высился медведь на задних лапах, Женюрочка опешила бы гораздо меньше — чудо-мебели не было. Не было — и все тут! Женечка протерла глаза, ущипнула себя изо всех сил, но ничего не изменилось. На прежних своих местах торчала постылая старая мебель. Женечка тихо взвыла и без чувств рухнула обратно на кровать…
Томика разбудил Вася. Он ураганом ворвался со двора. Вид его был страшен. Волосы дыбом, вместо лица — один орущий рот.
— Угнали х-хады! То-омка, машину угнали!!!
Томик взвилась аж до потолка. Вылетела на крыльцо в чем была. Да, «Волга», еще вечером сиявшая посреди двора, бесследно исчезла. Когда первый приступ горя и ужаса миновал, Тамарочка (она всегда была куда сообразительней своего Васеньки) обратила внимание, что снег на том месте, где стояла машина, девственно чист, нетронут, лежит ровнехонько, словно никогда его не касались узорчатые покрышки великолепного изделия Горьковского автомобильного завода. Испарилась машина. Стартовала в космос. Ахнув, Томик бросилась в дом и — прямо к шифоньеру. Распахнула, глянула и… нет, рыдать она не стала, не тот характер. Она разразилась таким потоком самых черных слов, что помутнела и пошла трещинами полировка импортного шифоньера. А посреди комнаты катался по ковру Вася, бил в пол кулаками и по-поросячьи визжал:
— То-омка, жить не хочу!..
А утро меж тем тянулось своим чередом и продолжало приносить славненькие сюрпризы недавним обладателям счастья.
Разбуженный поцелуем Клавусика красавец-хирург уставился на нее ничего не понимающими глазами. Потом изумленно подскочил.
— Эт-то что за образина? (Увы, Клавусик была не совсем красавица.) — искренне удивился он. — Ты кто?.. Где я нахожусь?
— Милый… — потянулась к нему Клавусик, еще не успевшая вникнуть в смысл происходящего.
— К черту! — огрызнулся милый, и его будто взрывом выбросило из постели. — Видно, здорово я перебрал вчера… — бормотал он, торопливо одеваясь. — Странное дело… ничего, ничего не помню…
Минуты не прошло, бабахнула входная дверь, и услышала несчастная Клавусик, как со страшной скоростью ссыпался вниз по гулким лестничным маршам красавец-хирург Мишенька. И ей, подобно Васе, тоже вдруг не захотелось жить…
С Ритулей неприятность случилась уже в полдень. Точнее, в двенадцать тридцать. Именно на это время прославленный киноартист (он же режиссер) назначил ей встречу в своем номере люкс, где накануне вечером они мило провели пару часов. Режиссер (он же артист), придя в совершеннейший восторг от ее природного таланта и всех прочих достоинств, твердо, чуть ли не клятвенно обещал ей главную роль в своей двухсерийной лепте.
Итак, Ритуля летела на второе свидание со знаменитостью, и ей казалось, что она пребывает если и не в самом раю, то где-то уже на подступах к нему. Что ж, понять ее можно… Наконец, вот она, гостиница… Фойе… Этаж… Еще этаж… Тихий, полутемный, чинный коридор. Двери справа, двери слева, и вот она, дверь в заветный люкс. Постучалась. В ответ донеслось невнятное «войдите». Вошла. Знаменитость была не одна — при ней наличествовали симпатичный молодой человек в велюровом пиджаке и две особы, настолько ослепительные, что они просто физически не могли быть никем иным, как только киноактрисами.