Выйдя из простых советских учителок русского языка и литры, перечитав от безысходности отечественного образования всю поэтическую классику от «Гнев Ахилла воспой, о Муза, Пелеева сына» до «А сыновья, а сыновья уходят в бой», Марина, будучи дамой неглупой и готовой на многое, легко поняла и приняла существующие в современном литературном мире требования. Главное из которых: неплохо бы внешне привлекательно выглядеть и не слишком капризничать, коли твоей привлекательностью кто возжелает воспользоваться. Ну а уж если особо придирчивых все же заинтересуют творения привлекательного объекта, ну что ж, надо показать, что текст создан человеком умным, начитанным (пара не слишком сложных цитат вполне подойдут создать впечатление). Не нужно особо оригинальничать, в редакциях это не любят (ты что, один у нас гений? А мы кто же тогда? Червяки?), немного мысли, но только немного, чтоб опять же народ не пугать, и ненавязчиво следить за словарем, чуток, но не шибко, его разнообразя. Конечно же, никакого ненорматива. Суть всех принятых правил: ты пиши, пиши, но революций нам не устраивай. Воды не мути и настроения не сбивай. Нос высовывай, но когда положено, а не поперек батьки главреда или госпожи заместительницы. Тихо сиди и жди своей очереди, глядишь и дождешься. Глядишь и до классиков дорастешь, если повезет с запавшими на твою привлекательность друзьями.
И Меркулович запал на Марину: моложе намного и красивая, ох, красивая стерва – думал он ослепленный. Лет почти под пятьдесят, а фигура вся в целостности, брюнетка, ему под стать, а талантлива-то, талантлива! Цветаеву и Сафо наизусть шпарит. И с детьми работать умеет. Эталон. Шестой элемент.
Имея такого верного и покладистого дружка в арсенале, как наш Меркулович, Марина, конечно, претендовала как минимум на боярские хоромы в череде убогих халуп наших словесников, а лучше – единоличный трон местного литературного царства.
Под ее директорство одурманенные ею самцы организовали литературную школу для одаренных детей региона, куда попасть можно было только через рекомендацию одного из прославленных мэтров. Школа была бесплатная и восторженная: на высоких нотах визгливыми голосами стайка прикормленных Мариной училок вещала хаератому обкуренному подрастающему поколению о Солнцеве и о Тютчеве, о Евтушенке и Штромило, Распутине и Потебне. «Будущие пушкины» – на этих словах, обращенных к вечно пьяному мэру, приползшему на открытие школы, с ведьминого глаза Марины ядовито стекала, переливаясь всеми цветами бензиновой радуги, мелкая, как литературная жизнь, слезинка. Мэр растрогивался, трогая Марину и старшеклассниц за крепкий фундамент прилежной литературной деятельности, и накидывался эксклюзивным вискариком. Замша Марины мелькала с бумажками о спонсорстве и попечительстве, мешая мэру кирять. «Потом, после» – мудрая ведьма осаживала подчиненную. «Иван Петрович уже от нас не сбежит».
В школе с первых дней стало доброй традицией, распустив большинство учеников, устраивать душевные тематические оргии с литературным уклоном, куда приглашались нужные люди бизнеса и политики, а также отличники. «Сексус», «Жюстина», «Джанки» – азы начальной программы этого секретного курса. В разгар оргий, в самой начинке литературного наслаждения большинство ключевых документов школы и было подписано.
Постепенно, шажок за шажочком, стежок за стежком благостный портрет успешной сибирской писательницы вырисовывался. Но не врубавшаяся в столь явное Маринино величие, да еще пристроившаяся на видное местечко в Фонде Дашутка не устраивала королеву. Мешала ей. Не замечая пульсирующего неземного свечения над пышной короной седеющих местами волос ринатовской полюбовницы, Дашутка то начисто забывала посоветоваться с ней о каком-нибудь важном вопросе, то не звала Марину на ключевое Фондовское собрание, то в жюри премии запамятовала ее воткнуть. «Нет, убрать, убрать ее совсем и немедленно. Дальше так невозможно» – решила влиятельная Марина.
И послушный Меркулович стал плести хитроумные комбинации по удалению Дашутки из поля видимости своей подруги.