Дед не испытывал сочувствия к бабским бедам: еда, дом, уют его не интересовали. Он перся в союз писателей, доставал там из заветного шкафчика бутылку водяры, наливал себе полный стакан, капал туда валерьянки для отбития аромата и залпом заглатывал. Потом садился что-то писать или править или шел к друзьям.
Одним из которых и был пресловутый Чмох, которого дед, будучи в силе, вытащил из глубокой областной запинды, где Чмох не без успеха актерствовал. Дед ни в какую не соглашался возглавить организацию местных совписов, а Чмох, конечно же, не стал выкобениваться. И на долгие годы стал самым влиятельным и великим в местном литературном мирке. И в партию не погнушался вступить, и деточек не постеснялся теплее устроить.
Только что отгуляли девяностолетие Чмоха, пригубили из чаши истинного писательского благополучия. Водка для журналистов лилась рекой (сам Чмох не пил никогда), а пресса и без водки бесновалась в пароксизмах восторга и собачьей преданности писателю, или его дочери, вице-премьерше областного правительства.
У одного русского классика есть рассказ о победителе первой олимпиады. Рассказ так и называется «Победитель». Нет, забег на олимпиаде герой проиграл, пришел последним. Но забег во времени выиграл: пережил всех своих тогдашних соперников, доскрипев до второй сотни годочков.
Пока дед развлекался с друзьями, бабка в это время тащила на себе с другого конца города подаренные дальней родней стулья. Дед был тоже призван на помощь, но протащив стул полквартала, сибирский поэт утратил интерес к переноске, поставил стул посреди дороги и, не прощаясь, ушел. Колупай, бабуля, сама.
Его ждал очередной стих, очередная бутылка, очередное любовное приключение. Очередной шаг наверх.
Одна из дедовских неугомонных пассий приезжала раз в год из Хакасии, стучала в окна, пытаясь пробудить дедовскую ответственность за безответственные поступки. Но дед скрывался, прятался от нее во дворе за стайками, пока она, крича во все горло, призывала деда к ответу за любовь.
В каком-то смысле бабка победила. Она ненавидела дедовских любовниц, дедовское пьянство, дедовские разъезды, дедовских друзей. Она ненавидела деда, а он, закоренелый русский антисемит, без сомнения, ненавидел ее, жидовскую морду. (Любопытно, почему так часто антисемиты женятся на жидовках? Семейный трах в таком случае для них проявление юдофобии, акт расового наказания? И траха, как правило, в таких семьях много. Ебу, потому что ненавижу?).
Ненавидела бабка активно, с драками и прочим противодействием. Прознав, что в городском парке культуры и отдыха дед сосется на лавочке со страхолюдиной в голубом платье и с солнечной соломой вместо волос, бабка, в охапку собрав детей, летела в парк и устраивала на виду всего города жуткую сцену ревности и мордобития, деда пиная по яйцам, а незадачливую блондинку деря за такие привлекательные для ее супруга светлые локоны.
Разбирая впоследствии дедовский архив для окончательной сдачи его в региональный музей искусства и литературы, я в письменном столе китайского производства, который сейчас принадлежит мне, обнаружил дедовскую расписку. «Дорогая, любимая, Женечка, клянусь, больше не пью. Живу трезвым. Живу для тебя. Только ты и Россия». «Вот, – подумал я, – какое все вранье кругом. Значит, бедолага-таки бросил пить, поборол в себе это пристрастие, похоронил. Значит, все же воля. Воля и разум». Но следом за первой распиской из письменного стола показалась вторая точь такого же содержания, потом третья, потом десятая. Всего сорок шесть расписок.
Когда я рассказывал эту историю своему дядьке-алкашу, мужу моей родной тетушки, он аж подпрыгнул: «Так вот откуда Лидка взяла заставлять меня расписки писать! У своей мамаши научилась! У, сучка!»
23
От переживаний, связанных с устранением Дашутки Петровой из Фонда молодых литераторов, а также от внутригрупповой склоки – следствия своего порноромана, Ринат Меркулович захворал. По предварительным оценкам врачей у известного сибирского писателя на восьмом десятке открылась язва. «Желудок болит, Антоха, очень болит», – жаловался он мне, запивая здоровенный кусок острокопченого мяса отборным из имеющихся в супермаркетовском ассортименте испанским вином. – «Заканчивать, пора заканчивать кирять.»