– Вот она, душа русская, сердобольная! – восклицал шеф, обращаясь к водиле, – вот она доброта наша бесконечная и безбрежная! Водитель согласно кивал, смахивая слезу с расчувствовавшегося спидометра.
Раз в месяц машина доставалась и мне. К выходу очередного номера нашего журнальчика шеф отправлял меня как самого здорового развозить экземпляры по спонсорам и важным друзьям. Я забрасывал свежие пачки на заднее сиденье, сам садился вперед, чтоб удобнее руководить водилой и мы трогались. Маршрут всегда один и тот же: администрация края (не забыть с собой паспорт, а то к этим гадам иначе не пустят), мэрия, представительство северного завода-спонсора, иногда книжный магазин. После того, как мы узрели нашу продукцию на прилавке по неприлично низкой цене, магазин из списка обязательных пунктов выпал. Проще было продавать экземпляры прямо в редакции, деньги шли сразу в карман, и были деньгами, а не оскорблением. С одного журнала бутылка водки – вполне.
Верх везения, когда приходил покупатель, какой-нибудь придурок с окраины, услышавший про наш журнал по радио, а в редакции кроме тебя никого. Дарование дрыхнет после бессонной ночи в инете или к телке какой направилось, а шеф в командировке, к примеру. И все денежки достаются тебе одному, делиться ни с кем не надо (простите меня, обманутые коллеги, уверен, и с вами такое счастье происходило).
Однажды – о боги! православные, языческие, синтоистские, любые! – спасибо вам, что вы есть – забрел к нам банкир. Настоящий банкир, на шикарном автомобиле (видел, когда выходил на крыльцо провожать поклонами), правда, без водителя. Молодой банкир, рисковый. Долго ходил по редакции, присматривался, принюхивался (у нас пованивало – трубы текли). Ждал, естественно, шефа. Но шеф, как часто это случалось, был в отъезде; Молодое Дарование, пользуясь отсутствием хозяина, беспробудно отдыхало рядом с очередной жертвой поэтических технологий. Праздник планировался в одного. Банкир, видимо, рассчитывая, что я доложу руководителю о непрецедентном внимании со стороны бизнеса к нашему изданию (у него с Меркуловичем намечались кое-какие делишки), складывал к себе в сумку номер за номером, выбирая обложки поярче. «Для подарков» – ласково объяснил банкир. Сумка радостно тяжелела. «Сколько с меня?» – подгибая плечо, вопросил благодетель.
Жена моя, как тебе ровное, словно дыхание утомленного любовью мужчины, гудение нашего корейского пылесоса? Как тебе интеллигентный гудеж кофемолки? А колготки, хоть и давно порвались, но твои милые розовые ножки они облегали так славно! К кому испытывать благодарность и где держать вклады отныне ты знаешь.
Редакция размещалась в большой белой десятиэтажке, выдвинутой углом буквы «г» в перекресток. На перекрестке был пивной бар «Перекресток», после посиделок в котором к нам порою заваливалась компания не в меру буйных непризнанных литераторов и, угрожая и угощая, уговаривала принять их стихи-прозу-драму к публикации. Такие посетители, как правило, навешивались на меня, как на более всех из нашего тесного коллектива потребляющего, а, следовательно, понимающего психологию пьяного человека. Я с поддатыми графоманами никогда не спорил, не ругался и не посылал их подальше. Я просто молчал и делал свои дела, зная, что ничего они мне сделать не могут и все равно уйдут рано или поздно. Если только это не мои знакомые, или не приведи Господи, остановившиеся у меня дома друзья.
Один такой друг забурился с двухнедельного алкогольного забытья к нам в редакцию. Замыслил у шефа взять интервью для не раскрученного, но гонорарного местного издания. Я его предупреждал: в редакцию к нам не ходи, начальник чужих пьяных, да еще пьяных водкой не любит, выгонит. Но Колечка не послушал. Приперся.