«Теперь она сбежит, — с тревогой подумал Мушков, увидев, как Марина исчезает в ночи. — Иван Матвеевич, идиот, ведь она только и дожидалась этой возможности. Кто скачет на Любе, того уже не догнать! Потерял, всё потерял! Она меня перехитрила, маленькая белокурая бестия...»
Но тут из ночи появилась тень — всадник пронёсся сквозь огонь горящей деревни и сделал круг так близко от Ермака, что казаки затаили дыхание, ожидая, что Люба его растопчет. Но этого не произошло, и после очередного круга, проскакав мимо казаков, Марина остановила кобылу перед нахмурившимся Ермаком.
— Как он скачет? — воскликнул довольный Мушков. — Хорошая у меня добыча? Ермак Тимофеевич, я в этом возрасте не умел так скакать, а ведь я прирождённый казак!
«Она вернулась, — радостно подумал он. — Боже, все святые и все черти, спасибо вам! Она не сбежала. Эта девушка сидит верхом на лошади Ермака и смеётся — шапка набекрень на потном, вымазанном сажей лице. О Господи, если бы они знали, что этот сорванец — девушка! Почему ты вернулась, Марина?..»
— Слезай! — резко сказал Ермак. Он вытащил из-за пояса пистолет, взвёл курок и потянулся к сумке с порохом. При этом он не сводил глаз с Любы, пританцовывающей под пареньком и дрожащей от волнения. — Слезай, говорю!
Казаки онемели от ужаса. Он этого не сделает. Ермак не сделает того, что казак делает только в случае крайней необходимости: он не застрелит свою лошадь!
Марина тоже поняла, что задумал Ермак. Она осталась в седле, подъехала к нему ближе и в упор посмотрела на него.
— Стреляй и в меня! — произнесла она громко. — Эта лошадь — чудо. Чудо не убивают!
— Она меня предала! — Ермак глубоко вздохнул. — Предала! — воскликнул он. — Моя лошадь! Первое, что ты должен запомнить: предательство — это смерть!
Он навёл пистолет и отвернулся. Казаки молча смотрели на него. Стоявший рядом Мушков поднял руки.
— Кто-нибудь осмелится меня остановить? — выкрикнул Ермак. — Эта скотина не стоит съеденного сена!
— Многие люди не стоят и капли воды, но продолжают жить! — Спокойно возразила Марина. — Стреляй, Ермак, если тебе после этого станет легче!
Прошло несколько тягостных секунд молчания и ожидания. Затем Ермак сдул порох с полки и спустил курок.
— Слезай, парень! — сказал он. — Как тебя зовут?
«Боже, как её зовут? — Мушкова окатило холодом. — Об этом мы не подумали...»
— Борис... Степанович, — спокойно ответила Марина, слезая с лошади. — Могу я поехать с вами?
— Ты получишь лошадь. — Ермак посмотрел на свою кобылу. — Она как все женщины, — резко сказал он. — Они теряют головы, когда на них скачет молодой парень. Иван Матвеевич будет твоим учителем. Он тебя нашёл, значит, ты принадлежишь ему! Я решу, когда ты станешь казаком.
Он повернулся и пошёл прочь. Люба мгновение поколебалась и поплелась за ним, догнала и пошла рядом. Ермак посмотрел на неё, поморщился, обнял за опущенную шею и пошёл дальше.
— Ты принадлежишь мне, — тихо сказал Мушков Марине. — Поняла? Ты моя собственность...
— Я должна вернуть тебе два пинка, Иван Матвеевич! — сказала она так же тихо. — А теперь дай мне лошадь.
— Завтра, когда поскачем дальше.
Она пожала плечами, подошла к костру и легла на траву. Мушков лёг рядом, но она молниеносно вытащила из-за его пояса кинжал и прижала себе к груди.
— Вот кто будет моим любовником, где бы я ни лежала! — резко сказала она, но так тихо, что слышал только Мушков. — Ревнивым любовником, Иван Матвеевич!
Мушков вздохнул и отвернулся. Достать новый кинжал нетрудно. С ними шли сорок вьючных лошадей, нагруженных оружием, боеприпасами и продовольствием. Недостатка не было ни в чём. А вот то, что Марина начала завоёвывать его по частям, делать глупцом, сердило его и лишало спокойствия. «Я знаю её всего несколько часов, и что со мной произошло? — думал он снова и снова. — Эту Новую Опочку построил сам чёрт!»
Он прислушался к дыханию Марины и вдруг почувствовал, что счастлив от того, что лежит рядом с ней.
Люпин сразу узнал дочь, когда та шла в мужской одежде из дымящейся деревни в сопровождении казака. Какой отец не узнает свою плоть и кровь, даже одетую по-другому?
«Она жива, — подумал он, — но это ненадолго. Всё равно они её повесят, и я даже не сумею помешать. Но она умрёт как дочь Люпина. Да благословит тебя Бог, доченька. Тебя ждут небеса».
Он лежал в траве, смотрел на казаков и ждал, когда они повесят Марину на вишне. И вот, прижавшись к земле, Люпин с крайним изумлением увидел, как дочь ускакала на лошади от казаков, но вскоре вернулась и начала спорить с атаманом. «Она сошла с ума, — подумал Люпин. — Боже мой, никак пожар высушил ей все мозги. У неё есть лошадь, она скачет прочь — и снова возвращается к казакам! Что же это такое, Господи!»