— Всю дорогу. Отец! — Глаза у неё увлажнились. Она опустила голову и прикусила нижнюю губу. — Мне сказали, что ты мёртв.
— Кто сказал?
— Казаки. Я спросила про старосту деревни, а они засмеялись и закричали: «Староста? Мы поджарили его в этой деревне!» Как я могла не поверить? Наша деревня сгорела, и я думала, что ты тоже сгорел. И я бы сгорела, если бы он не предложил идею с мужской одеждой...
— Кто?
— Мушков, Иван Матвеевич.
— Казак?
— Друг Ермака и его заместитель.
— Один из этих кровопийц спас тебя? — Люпин провёл руками по волосам. — Что он с тобой сделал, доченька? Ох, силы небесные, что ты претерпела?
— Он ничего мне не сделал. Он спас мне жизнь.
— И не... — протянул Люпин.
— Нет, отец.
— Наверное, этому казаку во время карательной экспедиции отрезали то самое.
— Не знаю, отец, но не думаю.
— Вполне может быть... — Люпин огляделся. Никто, казалось, не обращал на них внимания. — Если мы быстро упадём в траву и скатимся по склону к кустам, то никто не увидит. Там мы спрячемся до наступления темноты.
Он посмотрел на реку. День догорал мягким закатом. Земля освещалась рассеянным светом, от которого не было тени, как в первый день творения, когда Бог создал солнце.
— Давай быстрее, — сказал Люпин.
— Что?
— Бежим. Мы будем скакать всю ночь... Ермак должен ехать дальше и не бросится за нами в погоню. Нам удастся сбежать, Мариночка.
Марина посмотрела на стоящий в воде табун лошадей и на мерцающие огни костров. «Как трудно сказать, что он напрасно потратил столько сил и веры! Как трудно ему понять, что есть нечто большее, чем Новая Опочка, и что жизнь может быть наполнена страстным желанием познать просторы неизвестного! Мы не деревья, отец, и не растения, держащиеся корнями за землю... Мы молоды, а за пределами Новой Опочки мир так велик. И Иван Матвеевич здесь... Ты его не знаешь, но он спас мне жизнь, поэтому должен стать для тебя, как сын...»
— Я не хочу бежать, отец, — тихо сказала она. — Мне нужно напоить лошадь.
Люпин вытянул шею, как будто не расслышал.
— Ты не хочешь... — глухо сказал он.
— Нет, отец.
— Ты с ними добровольно... — это было так ужасно, что Люпин онемел.
— Да, отец.
— Ты не хочешь вернуться в нашу вновь отстроенную деревню?
— Не сейчас. Позже, наверное...
— Мариночка... — лицо Люпина дрогнуло. Слезы покатились по щекам и он не знал, что говорить и что делать. В отчаянии он провёл обеими руками по седым волосам. «Она остаётся с казаками! Моя доченька, моё единственное достояние, вся мою жизнь!»
— Что будет со мной? — наконец спросил он.
— Мы снова увидимся, отец.
— Это всё? Всё, что мне остаётся? Ждать, ждать мою доченьку. Просто ждать, не зная, вернёшься ли ты... Разве это жизнь?
— А в Новой Опочке разве жизнь?
— Да!
— А для меня — нет, отец. — Марина прижалась к лошади. Та уже привыкла к ней и стояла тихо и неподвижно. Только уши шевелились, и подёргивались ноздри при дыхании. — Что бы я делала в деревне? Работала бы в огороде, вышла бы замуж за крестьянина, родила бы детей, стояла бы у печки, и в какой-то момент умерла. Разве для этого подарена человеку жизнь?
— А что делала твоя мать? — пробормотал Люпин.
«Моя ли это дочь? — подумал он. — Она ли это? Её глаза, нос, рот, ангельское лицо — это осталось. Но какие мысли теперь у неё в голове! Мариночка, что с тобой...»
Он всхлипнул и закрыл лицо руками, ожидая дальнейших объяснений.
— Моя мать? — повторила Марина. — Кем она была? Животным на двух ногах... Быки и лошади работали вне дома, а она в доме. В чём разница? Она даже не хотела самостоятельно думать, это была твоя забота, отец. Я не хочу быть такой.
— Ты хочешь вместе с казаками убивать и жечь? — спросил он. — Моя дочь хочет... — Он опустил руки и уставился на неё.
«Почему у меня нет сил, чтобы убить сейчас тебя и себя? Как можно дальше так жить?»
— Я не буду грабить и жечь!
— Но они! — Люпин развёл руками. — Они!
— Какое мне дело до других? Речь идёт обо мне и о Мушкове.
— Этот казак! — Люпин тяжело задышал, словно толкал телегу по колено в грязи. — Ты в него влюбилась?
— Я не знаю, что такое любовь. — Она надвинула папаху на голову. — Если это то, что я чувствую... ты прав.
— И что ты чувствуешь?
— Я чувствую, что должна сделать из Мушкова нормального человека!