— Отец... О Боже, ты всё видел?
— До малейших подробностей, доченька. — Люпин вытер о штаны нож, которым резал колбасу. — Ты выбрала парня, потерявшего человеческий облик, должен тебе сказать!
— Ему приказал Ермак! — Марина плюнула отцу под ноги. Она сделала так, потому что в это время мимо проходили три казака.
— Ивану Матвеевичу и самому это не понравилось, отец, — сказала она, запинаясь. — И он больше никогда так не сделает! Уж я позабочусь!
— Ты? — Люпин уставился на дочь. — Ты не сможешь превратить казака в нормального человека.
— Для этого потребуется время. — Она сняла папаху и шлёпнула ею отца по морщинистому лицу, не сильно, но издалека казалось, что она с удовольствием бьёт старика. Нужно было притвориться, потому что в это время Ермак как раз смотрел на них. — Сколько времени нужно учить медведя танцевать под музыку? А Мушкова приручить сложнее, чем медведя! — Она снова надела папаху. — Как твои лошади, отец?
— Хорошо, хорошо! Они не болеют. — Люпин вздохнул. На сердце было тяжело, как будто на него положили мельничный жёрнов. — Как можно любить такого человека, как этот Мушков?
— Не знаю, отец. Это произошло так неожиданно! — Она пожала плечами, и когда казачья рубаха немного натянулась, отец увидел, что дочь уже превратилась в женщину — её грудь чудесным образом округлилась.
— Кто может объяснить, откуда появились звезды? — спросила Марина.
— Их создал Бог, Мариночка.
— И тот же Бог создал любовь! Можно ли спорить с Богом?
Она пошла дальше, но прежде изобразила, будто бы пнула старика, что для посторонних глаз было естественно. Люпин упал на спину — он хорошо умел притворяться при необходимости — и остался лежать неподвижно.
«У меня очень умная дочь, — с гордостью подумал он. — У неё на всё есть ответ. Только одного она не понимает — как будет скрывать в дальнем походе в легендарную Мангазею, что она девушка».
И его снова охватил страх.
О Мушкове можно думать что угодно, но любой мужчина ему бы посочувствовал.
Большую конюшню не только разделили на закутки, но и расширили, девушки хорошо зарабатывали, а вместе с ними и Строгановы.
Между тем, казаки тоже научились вести себя, как любовники, а не как откормленные быки, с фырканьем набрасывающиеся на корову. Некоторые стали поэтами и воспевали жаркие глаза Ольги или белые бёдра Ирины. Короче говоря, казаки наслаждались жизнью, ели до отвала, а рядом были доступные женщины... У всех, кроме одного.
Мушков жил, как монах. Он смотрел на Марину с тоской в глазах, вспоминал удар кинжалом и не пытался во второй раз стянуть с неё сапоги и штаны, чтобы удовлетворить свою страсть.
Когда Ермак и остальные казаки шли к девушкам, а поп занимался новичками — Строгановы постоянно находили крепкое пополнение — Мушков сидел угрюмый, проклиная тот день, когда увидел Новую Опочку. Проклинал судьбу:
— Я ведь мужчина! — крикнул он однажды вечером, когда пьяные Ермак и поп пошли к девушкам. — Ты знаешь, чертовка, что значит быть мужчиной? — Он на мгновение задумался, а потом решил, что это всё пустые слова, и воскликнул: — Я сейчас лопну!
— Хотела бы я на это посмотреть!
— У тебя глаза вылезут из орбит! Чёрт, чтобы ты это увидела, мне нужно просто снять штаны.
Марина мягко улыбнулась. Выхватив из-за пояса кинжал, она положила его на плотно сжатые бёдра.
— Если на стволе торчит сучок, его отрезают, — спокойно сказала она. — Берегись, Мушков!
— Ты бы это сделала? — пролепетал он, отступая.
— Без колебаний.
— Бедный, бедный я человек! — воскликнул Мушков, скрипя зубами. — Как долго это будет продолжаться? Я люблю тебя! Ты слышишь, я тебя люблю! Во сне я разрываю тебя на части, как две куриные ножки! Мариночка, если бы ты знала, каково быть мужчиной, ты не стала бы мучить меня так жестоко! — Он отошёл в центр комнаты, на безопасное расстояние от кинжала. — Ты ведь тоже меня любишь!
— Да! — впервые призналась она.
Мушков вздрогнул, провёл руками по всклокоченным волосам и тяжело вздохнул.
— Ты... ты это сказала, — пробормотал он. — Ты действительно меня любишь?
— Разве иначе я осталась бы с тобой?
— И что будет дальше? Мы будем только с любовью смотреть друг на друга и мечтать... Мариночка, может ли женщина такое выдержать? Этого я не знаю. Вы, женщины, не такие, как мы.