— Когда-нибудь я разорву тебя в постели, — глухо сказал он. — Я истопчу твоё тело, как капусту при закваске! Ох, какое это будет счастье!
— Ты будешь меня целовать и станешь нежным, как масло на летнем солнце, — сказала она и потянулась.
Её грудь отчётливо выделилась под казачьей рубахой. Мушков посмотрел на торчащие соски и судорожно сглотнул.
— Когда? — пролепетал Иван. — Когда, моя золотая розочка? Когда, милый мой чертёнок?
— Возможно тогда... — она посмотрела на него, склонив голову, — когда ты вернёшься из разграбленного города с пустыми руками.
И ушла.
25 августа 1581 года струги пристали к берегу Чусовой.
Армия Строгановых находилась в отличном настроении, несмотря на то, что ей придётся пробиваться по бурной и каменистой реке с порогами вместо того, чтобы скакать на восток верхом. В ясную погоду вдали виднелся грозный массив Урала, каменная стена, вздымающаяся в небо.
Присутствие Люпина в армии было незаметным. Кроме войска Ермака на берегу Чусовой собрался разный люд. Искатели приключений, охотники, строгановские чиновники, которым предстояло закладывать поселения, толмачи, знающие замысловатые языки остяков, вогулов, татар, таджиков и других азиатских народов, речные лоцманы, знакомые с каждым изгибом реки и... священники!
Они пришли в армию Ермака главным образом из Успенского монастыря, и казачий поп Кулаков задумчиво за ними наблюдал. Они пришли с золотыми стягами, певчими и диаконами, как будто собрались не на завоевание дикой, неизвестной земли, а на Пасхальное шествие. С ними прибыл и епископ Успенский — но не для того, чтобы ехать в Сибирь, а чтобы благословить струги, храбрых воинов и плачущих женщин, а также произнести речь о цели этого военного похода — изгнать безбожного сибирского царя Кучума и принести язычникам христианство. Никто не говорил о соболях, чернобурках, норках, бобрах и белках. Хотя за каждым завоеванием стоят корыстные мотивы... Это была смелая затея — разместить на стругах армию из тысячи человек, с оружием, тремя пушками, снаряжением и продовольствием, ведь на каждого человека Строганов выделил по половине туши свиньи. То есть, пятьсот целых свиней, которых невозможно было взять с собой. Строгановы, конечно же, это понимали, и поэтому их щедрое предложение с самого начала не стоило выеденного яйца.
Мушков выругался, почесал затылок и подсчитал, что для свиней понадобилось бы ещё десять лодок.
— Даже если мы их засолим и разрежем на куски, — сказала Марина, — это нам не поможет. У нас и так достаточно груза, а надо ещё перенести струги через Урал!
— Мошенники! Законченные мошенники! — пробормотал Мушков, глядя на хрюкающее стадо свиней на берегу. Его сердце разрывалось. Некоторые казаки готовы были заколоть несколько свиней, но их хватило бы на пару дней. — Ты умная девушка, Мариночка. Ты ничего не можешь придумать?
— Нет. — Она сдвинула папаху на лоб. — Разве что сегодня ночью скрытно ускакать на юг.
Ермак помахал ей с берега: ему, видимо, понадобился ординарец.
— И бросить Ермака? Обмануть товарищей? Никогда! — крикнул Мушков.
— Тогда ты будешь грызть ветки, как бобр... — сказала Марина и оставила Мушкова.
1 сентября струги, наконец, отчалили от берега под пение тысяч мужских глоток. Епископ из Успенска их благословил, служки махали кадилами, церковные знамёна развевались на ветру, женщины громко причитали, а мужчины радовались, что эта дикая орда наконец-то исчезла. Если Бог — добрый Отец, как о Нём говорили, то избавил бы от них навсегда!
— Ступай с миром! — сказал Никита Строганов, прощаясь с Ермаком, обнял его по-братски и трижды расцеловал. Он видел ситуацию яснее, чем казачий атаман. Для Строгановых это было огромным приключением с незначительным шансом на успех. Насколько уверен был Ермак, настолько не уверены были Строгановы. Они играли «ва-банк»... Строгановы многие годы играли по самым высоким ставкам — и всегда выигрывали! Но на этот раз в игре было слишком много неизвестных. В руках же был только один козырь: Ермак Тимофеевич, который не боялся даже чёрта.
Но хватит ли этого для покорения Сибири?
Прощание казаков с лошадьми было душераздирающим. Все лошади стояли в шеренгах по десять на берегу реки, словно готовились к параду, и каждый казак подошёл к своему коню и обнял его со слезами на глазах. Никто раньше не видел тысячу мужчин, громко всхлипывающих и теребящих бороды, пока они гладили морды лошадей и шептали нежные слова им в уши, слова, которые не сказали бы ни одной женщине, какой бы красивой она ни была.