В результате искусного манёвра Люпин пристроился на службу к казачьему попу. Это был единственный способ находиться рядом с Мариной, потому что большой дом Епанчи находился недалеко от мечети, а Ермак, Мушков и поп были приятелями, точнее сказать, своего рода казачьим генеральным штабом. Они втроём обсуждали, как пережить суровую зиму, и поскольку ординарец всегда при этом присутствовал, Люпин часто видел дочь, и иногда говорил с ней.
Голос у Люпина был громкий. Кроме того, он умел великолепно свистеть, сунув пальцы в рот. Для Люпина это было настоящим подарком: он явился к попу и поклонился ему прямо перед вновь возведённым иконостасом. Поп собрал эти иконы за время похода, и оказалось, что он и впрямь собирал их для восхваления Господа. Первый иконостас в Сибири вызывал глубочайшее почтение у всех верующих.
— У меня нет лошадей, коновал! — сказал поп, знающий Люпина, как коновала Строгановых. — И я не болен.
— Слава Богу! — ответил Люпин, поднял руки, запрокинул голову и запел «Господи, помилуй!» так громогласно, что у попа задрожала борода. Для убедительности Люпин исполнил ещё пасхальную песню, прогремев: «Христос воскрес! Воистину воскрес!». Завершил он выступление благодарственной молитвой, которая была слышна даже на улице.
Кулаков уставился на Люпина, потеребил бороду и спросил:
— У тебя что, есть третье лёгкое?
— У меня их четыре, святой отец, — без смущения ответил Люпин. — Вот смотри. — Он засунул два пальца в рот и свистнул так, что поп чуть не оглох. Затем Люпин вытянул губы и засвистел песню о чёрном дрозде, сидящем на вишне и утешающем своей песней влюблённую девушку. Каждый донской казак знает эту песню, и у попа, как с радостью отметил Люпин, от тоски по родине на глазах выступили слезы. Дон! Ярко выкрашенная церковь деревни Благодарная, весёлые тамошние женщины, приходившие на исповедь в заднюю комнатку... Как это далеко! Доведётся ли когда-нибудь снова туда вернуться?
Чёрный дрозд на вишне...
— Чего ты хочешь, Александр Григорьевич? — с грустью спросил поп. — Особое благословение?
— Я хотел бы стать церковным служкой, батюшка, — сказал Люпин, смиренно опустив голову. — Кантором, запевалой хора, и твоим помощником. Я умею не только петь и свистеть, лечить болезни и ухаживать за лошадьми. А зима будет долгой...
— Ты праведный человек, верно? — осторожно спросил священник.
Люпин услышал тревожную нотку в его голосе и почтительно улыбнулся.
— Есть время для молитвы и время для человеческих слабостей, батюшка.
— Мудрые слова, Александр Григорьевич. — Поп так сильно хлопнул Люпина по плечу, что тот упал на колени. — А мудрый человек всегда нужен церкви.
Так Люпин стал помощником казачьего священника. Это была нелёгкая работа. Он чистил церковную утварь, содержал в порядке облачения попа, протирал иконы, мыл полы, потому что каждый казак при входе в церковь отряхивал сапоги. Всё это Люпин делал играючи. Его первоочередная задача заключалась в том, чтобы отыскивать для попа женщин особого сорта: стройных, гибких, белокожих татарок с тонкой талией, но с округлой грудью, пахнущих розовым маслом, а не прогорклым жиром, как большинство вогулок.
Казаки относились к этому безразлично, потому что любили не носом, но эстет Кулаков предъявлял высокие требования в женской красоте. Началось всё с того, что казаки всегда отдавали ему по воскресеньям лучшие кушанья - яйца, мясо, пироги, сыр и молоко.
Кроме того, поп сразу огласил знаменитое распоряжение о пожертвовании десятины в пользу церкви по всем окрестностям Чинга-Туры и периодически отправлял за ней сборщиков на санях.
Люпин разъезжал по округе на накрытых толстым мехом санях в поисках подходящих татарок. Когда он находил девицу по вкусу Кулакова, то сажал в сани, укутывал в мех и привозил в церковь — согревшуюся и, в известной мере, подготовленную.
— Хороший ты человек! — похвалил священник Люпина и подарил ему монгольский кованый браслет из серебра, украшенный незнакомыми разноцветными камнями. — Если будешь и дальше так служить, пожалую тебя в диаконы. У меня доброе сердце, брат.
Так у Люпина появилась возможность видеть свою дочь каждый день и иногда даже поговорить с ней — рядом с церковью, в церковном саду или в доме Епанчи.
— Это ужасная работа, — пожаловался ей как-то Люпин. Он сидел с Мариной в доме Епанчи около жарко натопленной каменной печки. — Я ловлю татарок, как другие ловят лисиц и соболей. Какой позор для нашей семьи! Мы всегда были честными людьми, богобоязненными, бедными, но честными... А чем я теперь занимаюсь? Таскаю женщин в кровать этому бесстыдному священнику, который оскорбляет Бога по сто раз на дню! Иногда мне хочется заплакать, Мариночка.