Это была только часть армии Маметкуля под командованием князя Таусана.
— Высаживаемся! — приказал Ермак после того, как флот весь день простоял на Тоболе на якоре.
Гетманы и сотники собрались на большом струге Ермака и получали указания. По плану высадка должна была проходить в несколько этапов. Первой группе будет сложнее всего, она понесёт самые большие потери.
— Это задание для настоящих храбрецов! — сказал Ермак, объявив план высадки. — Иван Матвеевич, ты поведёшь первую группу!
— Когда мы выйдем на берег, для других это станет простой прогулкой! — гордо воскликнул Мушков и покосился на Марину.
Она стояла за Ермаком и, плотно сжав губы, глядела на Мушкова большими голубыми глазами. В церковном струге с алтарём, стоявшем рядом, священник и его новый диакон Люпин запели в два колоса. Священник собирался присоединиться к первой группе. Уж что-что, но трусом он не был!
— Сегодня ночью четыре струга тихо причалят к берегу, и вы вытяните их на сушу, — приказал Ермак. — Постройте из них укрепление, а когда татары нападут на вас, мы высадимся на берег ниже по течению.
Отряд храбрецов должен был захватить плацдарм и отвлечь врага, чтобы уменьшить потери при высадке основных сил.
— Мы выстоим, — сказал священник Мушкову, когда с наступлением ночи они тихо гребли к берегу. — Бог дал мне знак, но об этом я скажу только тебе.
— Какой? — с недоверием спросил Машков.
— Клеймо на левой ягодице! — священник торжественно кивнул. — Люпин показал мне его с помощью зеркала. Можно ясно прочитать: на ягодице написано слово «мир»! Мы победим, братишка.
Четыре струга с восьмьюдесятью казаками и священником тихо подошли к берегу. Мушков подумал об оставшейся с Ермаком Марине и перекрестился.
Не встретив никакого сопротивления и не обнаружив татар, казаки вытащили струги на берег и соорудили из них защитный вал. Затем выставили караульных, факелом просигналили Ермаку и легли спать. Мушков закутался в накидку и порадовался, что Марины нет рядом.
Он уже был готов провалиться в сон, как вдруг очнулся. Кто-то шарил по его накидке, нашёл лазейку и залез к нему в тепло. Мушков был настолько ошеломлён, что даже не закричал. Он лишь сжал горло безумцу, но почувствовал мягкую, бархатистую кожу, женскую грудь и голую ногу, лежащую на нём.
— Мариночка... — пролепетал он. — Боже небесный, моё сердце сейчас остановится!
— Я хочу стать твоей женой... — тихо и как будто плача сказала она. — Потом, возможно, я не смогу этого сделать. Новый день для нас может не наступить.
В эту ночь между Мариной и Иваном расцвела любовь.
Они были абсолютно счастливы, но все же глубокая печаль сопровождала чувство блаженства. Их ждала жестокая битва с быстрыми и беспощадными всадниками Кучума, армией из десяти тысяч воинов, против которой тысяча казаков Ермака выглядела небольшой кучкой. Утром решится, наступит ли здесь, на Тоболе, конец покорению Сибири, а с ним и любви между Мариной и Иваном.
Они любили друг друга с такой нежностью, на которую, казалось, Мушков был не способен. То, о чем он мечтал почти два года, теперь стало реальностью. Они тесно прижимались друг к другу и желали умереть в объятиях, если придётся идти на смерть, ибо другого выбора, кроме сражения, не было.
Постоянное желание Люпина бежать назад через Урал и раствориться на огромном пространстве стало практически невыполнимым. Четыре струга, за которыми они лежали, были ненадёжным укрытием, когда быстрые желтолицые всадники волной нападут на них. Восемьдесят казаков и священник против, возможно, четырёх тысяч татар — об этом лучше не думать!
Поэтому они лежали, обнимая друг друга, став мужем и женой, и были счастливы.
За укреплением из стругов всю ночь несли службу караульные, чтобы поднять тревогу при нападении татар. Внутри укрепления все спали, в том числе и Марина с Мушковым. Священник положил голову на церковную хоругвь, и она покоилась рядом с вышитым образом Христа.
В эту ночь Ермак не спал. Он смотрел на степь и далёкие костры лагеря татар, и чем больше размышлял о плане сражения, тем тяжелее становилось на сердце, особенно когда думал о храбрецах Мушкова. «Что же делать? — спрашивал он себя снова и снова. — Пожертвовать восемью десятками казаков, чтобы спасти сотни жизней? Или же штурмовать широким фронтом по всему берегу и понести большие потери?»
Люпин находился на церковном струге, стоявшем на якоре рядом со стругом Ермака, перебрался на него и сел рядом с Ермаком. Вокруг на плотах и на стругах лежали казаки, некоторые спали, некоторые, как и Ермак, с беспокойством смотрели на берег. Казак не трус, но нельзя запретить ему думать. И у того, кто умел считать, сжималось сердце: десять тысяч всадников против тысячи пеших казаков! Благословения священников, утверждающих, что они здесь во имя христианства, бесполезны... Разве у Бога есть меч, чтобы разбить татар?