Он вернулся на берег, сел в лодку и поплыл к стругу. Люпин уже ждал его там.
— Ты видел Бориса?
— Он с Мушковым! — отрезал Ермак. — И останется с ним!
— Так он всё-таки переплыл через реку?
— Да! Он очень торопился к своему другу!
Сердце Ермака бешено заколотилось. Его переполнила ярость. Теперь он пожалел, что сразу не застрелил Мушкова и Бориса.
— И... и ты позволишь им просто так погибнуть? — пробормотал Люпин.
— Иди на свой струг, к алтарю! — в отчаянии рявкнул Ермак. — Почему тебя это беспокоит? Ты диакон и коновал, а не казак! Оставь меня в покое, старик!
Вскоре пушкари вытащили на берег три пушки, рядом разложили ядра и бочонки с порохом и зарядили орудия. Затем разожгли огонь для фитилей, сели рядом и принялись есть солонину.
На горизонте ночь постепенно растворилась, на небе появились светлые полосы, утро скользнуло по зелёной степи, и с первыми лучами стал виден лагерь татар.
Это были юрты из дублёных шкур на длинных шестах, колышущееся море лошадей, дым сотен костров, лес копий. Князь Таусан, предводитель войска, собрал всех своих всадников. Маметкуль ждал ниже по Тоболу. Казаки увидели ещё кое-что: татары стояли лагерем не только напротив — из утреннего тумана по всему берегу появлялись юрты.
План Ермака отвлечь татар и высадиться вниз по течению стал бессмысленным. Вдоль всего берега Тобола стояли всадники Таусана.
— Отступаем? — спросил один гетман.
На стругах со священниками запели хоралы. Новый диакон Люпин стоял на церковном струге перед алтарём и с искренним усердием произносил молитву благодарения. По его дрожащим, морщинистым щекам текли слёзы.
«Моя доченька, — думал он. — Это конец. Ты знала это и стала женой Мушкова... Да благословит вас Бог!»
— Отступить? — переспросил Ермак, гордо посмотрев на гетманов. — Что это за слово, братья? Я не знаю такого слова! Только вперёд — вот казацкий характер!
Казаки высадились на берег Тобола. Растянувшись в широкую линию, всадники князя Таусана мчались на них.
Глава десятая
Мушков проснулся первым, потому что рядом закашлял священник Кулаков, который громко притаптывал землю, устанавливая хоругвь с изображением Христа.
— Доброе утро, святой отец, — сказал он. — Что за шум в такую рань?
— Эта каша меня прикончит! — выругался священник. — Кишечник работает, как кузнечный мех! Подъём, казаки! Настал день победы! Аллилуйя!
В общей неразберихе никто не заметил, как Марина быстро оделась под накидкой Мушкова. Когда она встала, это снова был стройный ординарец. Мушков бегал вокруг с обнажённым торсом и сияющим лицом. Счастье этой ночи, исполнение его желания, блаженство жизни были сильнее, чем близость смерти.
— Вон они, татары! — кричал он. — Спокойнее, братья. Дайте им приблизиться, и тогда мы выстрелим, чтобы они подумали, будто земля взорвалась! Спокойнее, друзья, только спокойнее!
Внезапно они увидели, что не одиноки. По всему берегу высаживались их товарищи, переносили на берег оружие, вытаскивали широкие струги, окапывались за ними, а из стругов образовали стену, через которую не перескочит ни один всадник. Строгановская тактика завоевания Сибири не верхом, а на стругах, оказалась гениальной идеей.
Тысяча человек тащила на себе свою деревянную крепость через всю Сибирь — и вот результат!
Всюду раздавались команды: казаки строили небольшие укрепления, стрелки заряжали ружья, священники, по одному в каждой сотне, разворачивали стяги с ликами святых. Между двумя стругами у орудий спокойно стояли пушкари, держа наготове фитили.
Ермак, нахмурившись, появился в маленькой крепости, где провели ночь Мушков и Марина. Священник Кулаков сменил крест на кавалерийский пистолет и кинжал и, стоя рядом с хоругвью, крепко держал длинное копье. Мушков и Марина смотрели на татар, опустившись на колени за стругом.
— Спасибо, Ермак Тимофеевич, — сказал Мушков, когда Ермак отозвал его в сторону, — что пришёл нам на помощь.
— Откуда здесь Борис? — мрачно спросил Ермак, не ответив на благодарность.
— Он появился неожиданно.
— Когда?
— Утром. Когда священник разбудил нас, он уже был в лагере, — непринуждённо соврал Мушков. — Я даже подумал, что ты что-то задумал раз прислал своего ординарца. Теперь я вижу — ты изменил план. Ты не оставишь друзей на погибель...
Ермак молчал. «Что с ним стало? — подумал он с грустью. — Врёт, предаёт своего лучшего друга, лежит нагишом с парнем под накидкой. Если бы он не был Мушковым, я бы отрубил ему голову! Двенадцать лет мы мотались по просторам России, от Волги до Чёрного моря, от ногайских степей до полей московитов. Царь приговорил нас к смерти, нас преследовали как волков, но нам всегда удавалось спасти свои шкуры. Иван Матвеевич, моли Бога, чтобы ты погиб в сражении. Избавь меня от убийства своего лучшего друга...»