Наступал светлый, безоблачный майский день. Утро во всём великолепии весны. Степная трава искрилась зеленью, но за этой полосой, сужающейся вдали, виднелись только лошади и улюлюкающие головы.
Татары пошли на штурм.
Пушкари воткнули фитили в огонь. Стрелки прицелились, казаки сзади и рядом с ними воткнули пики в землю под наклоном, ощерившись железными колючками, чтобы остановить татар.
Князь Таусан скакал в первом ряду.
— За Аллаха и его Пророка! — крикнул он, подав сигнал к атаке. Он был мусульманином, но его всадники думали иначе. Они прибыли из далёкой Азии, наследники великого Чингисхана, сыновья длинных серебряных рек и необитаемых пустынь, бесконечных степей и тихих лесов. Сражаться за Аллаха? Нужно уничтожить русских, отрезать им головы, захватить их оружие... — только это было важно. А Пророк…
Ермак ждал, когда всадники приблизятся на достаточное расстояние. Затем поднял саблю, и пушкари поднесли горящие фитили к пушкам.
Невозможно объяснить невежественному человеку, который видит синее безоблачное небо и сияющее утреннее солнце, как среди бесконечной синевы может внезапно грянуть гром. Но так и произошло. Раздался ужасный гром и треск, образовалось облако тумана, а затем небесный кулак ударил по всадникам, пробив три огромные прорехи в рядах атакующих. Потом последовало множество более тихих ударов грома, дождь из железных градин косил людей и лошадей.
Стрелки палили в четыре очереди, и когда последняя очередь стреляла, ружья первой были снова заряжены, чтобы выплюнуть смерть в ряды татар.
Татарам это казалось вмешательством в битву сверхъестественных сил.
— За Аллаха и его Пророка! — снова крикнул князь Таусан, но грома и железного града среди ясного неба было для всадников достаточно. Они развернули лошадей и, отказавшись штурмовать укрепления из стругов, поскакали обратно в степь, в свой лагерь, где в обозе уже разобрали кожаные остроконечные юрты.
С князем Таусаном остался небольшой отряд примерно в двести всадников. Это была гвардия Кучума, посланная сибирским царём Маметкулю в качестве телохранителей, а Маметкуль направил её к Таусану.
Вокруг них носились и ржали лошади, кричали раненые. Стоявшие между лодок пушкари быстро и спокойно, как на учениях, заряжали пушки для нового залпа.
Стоящий рядом с Мушковым и Мариной Ермак толкнул Марину кулаком в спину.
— От каждой сотни половину на штурм! — приказал он. — Стрелки — впереди! Беги, сукин сын!
Марина дёрнулась, чтобы побежать и передать приказ, но Мушков задержал её.
— Я передам! — сказал он.
— Я приказал Борису! — прорычал Ермак. — Пусть бежит…
— Я сделаю это быстрее, Ермак!
— Отпусти его! — Ермак ударил кулаком по руке Мушкова так сильно, что чуть не сломал ему палец. Тот отпустил Марину, и она побежала, уклоняясь от стрел, которыми всадники Таусана поливали казаков.
— Боишься за него, да? — прорычал Ермак и схватил Мушкова за горло. — В твоего любовника может стрела попасть? Беги — но в другую сторону! Беги к татарам, и пусть они тебя убьют!
Глазами, полными ужаса, Мушков посмотрел на искажённое ненавистью лицо друга, и отшатнулся к стене из лодок. Он машинально схватился за кинжал, но Ермак выхватил свой быстрее.
— Померяемся силами, Мушков?
Глаза Ермака сверкали, и Мушков с ужасом подумал: «После падения на мёрзлую землю у него что-то произошло с головой. Это больше не мой друг Ермак. Это зверь, похожий на него! Боже, помоги нам завоевать с ним Мангазею»
— Ты сошёл с ума, Ермак, — пробормотал Мушков.
Новый залп пушек заглушил его слова, и Ермак видел только шевеление губ. Мушков сжал в руке кинжал и пригнулся, готовясь к прыжку.
Нельзя сказать, что священник только молится и благословляет. Кулаков, привыкший к разным неприятностям с казаками, не спрашивал, что произошло между Ермаком и Мушковым. Он неожиданно оказался рядом с ними, ударил Ермака древком пики по голове, Мушкову нанёс мощный удар в живот, и когда оба упали, довольно хмыкнул, вернулся назад к стрелкам и крикнул густым басом:
— За нашего Спасителя! Вперёд, на штурм!
Этот приказ, собственно, и хотел отдать Ермак.