— Вот поэтому я и советовал тебе умереть в бою!
Они замолчали и, прислонившись к лодке, смотрели на реку, в которой сверкало майское солнце, а казаки на нескольких лодках ловили рыбу самодельными сетями. В реке было так много рыбы, что её можно было черпать, как куски мяса из супа.
— Неужели Сибирь никогда не будет завоёвана только потому, что мы убьём друг друга, Мушков? — спросил, наконец, Ермак. — Разве девушка может помешать русскому государству стать самой богатой страной в мире?
— Почему ты спрашиваешь? Причём здесь Марина?
— А кто хочет присвоить её себе, зная, что лучшая добыча принадлежит атаману?
— Она уже давно не добыча! — крикнул Мушков.
— Она была добычей, но ты это от меня скрыл!
Было ясно, что они не смогут договориться. Лучшим решением было бы вынуть сабли и сразиться друг с другом. Кто сильнее, тот всегда прав — роковая, но вечная мудрость.
Но Ермак и Мушков не стали этого делать. Они слишком хорошо знали друг друга, знали обо всех приёмах, применяемых в драке, и могли заранее их предвидеть.
— Десять тысяч рублей! — сказал через некоторое время Ермак.
Мушков вздрогнул.
— Ты обезумел, Ермак Тимофеевич!
— Десять тысяч рублей! Они лежат у Строгановых в Орле!
— Богатства всего мира не стоят Марины, — твёрдо сказал Мушков.
— Вдобавок ещё тысяча соболиных шкур и две тысячи шкур чернобурых лисиц.
— Ты можешь предложить мне всю Мангазею, звёздное небо и солнце... Я не продаю Марину!
— И тысяча голубых песцов! Пятьсот бобров!
— Даже если бы Бог обещал мне вечное блаженство на небесах, я отверг бы это за короткую жизнь с Мариной в землянке!
— Короткую жизнь! В землянке! — Ермак посмотрел на Мушкова, склонив голову.
«Взгляд холодный, как у гадюки», — подумал Мушков.
— Ты можешь получить и то, и другое, Иван Матвеевич. Подумай об этом...
Ермак наклонился, поднял кубики, положил в карман и пошёл к реке.
Казачий священник подсказал Мушкову правильное решение. Во многих отношениях Кулаков был малоприятным человеком, настоящей свиньёй, постоянным оскорблением Бога, но он дорожил дружбой. А Мушков был его другом, хотя они часто дрались. Одно не исключало другого...
Кроме того, поп и сам внутренне изменился. После чуда со словом «мир» на ягодице, на которое он иногда смотрел с помощью зеркала, он стал более задумчивым. Хотя любоваться на свой зад было не сильно приятно, но происхождение клейма оставалось невыясненным, и все размышления на этот счёт ничего не давали. Поэтому у Кулакова зрело убеждение, что действительно свершилось чудо.
И это потрясло его. Почему именно он? В России тысячи священников, но выбор пал именно на него, именно у него неведомая сила выжгла слово «мир» на ягодице! А если предположить, что этот знак, возможно, предвестник святости, то дыхание Кулакова останавливалось от благоговения перед самим собой!
Принимая у казаков исповеди, чаще всего это были гнусные сплетни, о которых все знали, он позволял себе иногда вставлять слова о том, что Сибирь когда-нибудь будет ассоциироваться с именем «святого Олега».
Но во время одной из таких исповедей, накануне выступления казаков в поход против армии Маметкуля, два казака спросили священника, не может ли он отпустить им грехи заранее, потому что они должны убить одного человека.
Кулаков внимательно их выслушал и церемонно сказал:
— Расскажите подробнее, дорогие братья. Предъявите правду Богу, он всё стерпит!
— Это верно, — сказал один казак. — Ермак приказал нам, чтобы мы убили кое-кого.
— Каким способом? — спросил священник.
— Мы можем выбрать способ сами. Но он должен умереть!
— Это война... — многозначительно произнёс Кулаков, глядя в потолок.
— Но он казак, как и мы... — пробормотал второй исповедник.
— Ого! — священник наклонился к стоявшим на коленях казакам. Его борода скользнула по их головам. Прикосновение вызвало у казаков благочестивую дрожь. — Ермак приказал вам тайно убить товарища?
— Да.
— Кого?
Теперь оба казака замолчали. Священник угрожал им всякого рода адскими муками, шумел, пинал и бил по плечам, хватал за волосы, но они лишь твердили:
— Батюшка, отпусти нам грех заранее!
— Никогда! — взревел он. — Пошли вон...
— Мы получим от Ермака две тысячи рублей...
Священник вдруг успокоился и указал на землю. Оба исповедника снова упали на колени.
— Это правда? — спросил он уже доброжелательнее.
— Разве мы можем тебе лгать, батюшка? За отпущение грехов мы дадим пятьсот рублей.