— Немедленно, — ответила Марина. — Ты сможешь?
Люпин кивнул. Все его тело болело, мышцы сводила судорога, кости ныли. «Лишь бы сесть на лошадь, — подумал он. — Сяду в седло, и дело пойдёт... Что такое боль, если я благополучно проведу дочь через Урал? В Пермской земле я просто упаду из седла и буду целовать землю, приговаривая: «Приветствую тебя, святая Русь!»
Что там ждёт казаков? Царский губернатор в Перми повесит любого из них, если поймает. Это приказ из Москвы, и редко какой приказ царя так охотно исполнялся, как этот, открывший охоту на казаков, как на волков.
— Вам надо переодеться! — неожиданно сказал Люпин.
— Зачем? — Мушков поправил форму и заткнул большие пальцы за ремень. — Я ещё не печник, а казак!
— Поэтому тебя убьют, как только ты появишься в Пермской земле, — сказал Люпин. — Забыл?
— Ну что за мир! — Мушков вздохнул и положил ложку. — Мы завоёвываем царю Сибирь, делаем его самым богатым правителем в мире, с нами Россия стала непобедимой, а он приговаривает нас к смерти! Это что за благодарность?
Священник закончил утреннюю молитву, сел за стол, недовольно посмотрел на сидевших и зачерпнул кашу ложкой. Ложка была такой большой, что он широко открывал рот, чтобы есть кашу.
— Завтракать, не помолившись! — укоризненно сказал он. — Брат Люпин, я надеялся на твоё участие.
— У меня была духовная беседа с казаками. — Люпин откашлялся, а Мушков усмехнулся. — В Успенск поедут они, а не я, и передадут приветствие епископу.
— In dulci jubilo![1] — сказал тронутый священник. Он не предполагал, что через несколько минут у него не будет причин для ликования.
— Правильно! — ответил Люпин. Посмотрев на Мушкова, а потом на дочь, он понял, что они готовы. Тогда он встал и поковылял к двери. — Как там погода?
— Солнечно и тепло, брат.
— Бог — заботливый отец...
Люпин вышел из избы. Закрыв за собой дверь, он, покачиваясь, направился в уже открывшуюся лавку и вынул из кармана золотое кольцо, которое когда-то подарил ему Кулаков.
— Обменяйте его на штаны и крестьянскую рубашку, — сказал он, положив кольцо на стол. — Для парня... чуть повыше меня, но худого.
— За это кольцо, старик? — сказал строгановский чиновник. Посмотрев на кольцо, он поднёс его к свету и прищурился. — Оно того не стоит...
— Оно стоит того, чтобы проломить тебе башку, чтобы не обманывал, — спокойно сказал Люпин. — Зачем строгановским чиновникам обманывать старика? Штаны, крестьянскую рубаху и хорошую обувь в придачу — в противном случае дьявол залетит тебе в штаны!
Чиновник всё понял и поискал на полках и в коробках то, что требовал Люпин.
Между тем, в церковной избе события разворачивались своим чередом.
Мушков снял форму и остался стоять в нижней рубахе. Она была слишком короткой и обнажала нижнюю часть тела. Остячка уставилась на него, а молодой священник забыл про кашу и уронил ложку.
— Ты с ума сошёл? — пролепетал он. — Хочешь наброситься на мою кухарку? В церкви, у меня на глазах! Мушков!
— Думаешь, меня волнует эта узкоглазая овца? — грубо спросил Мушков. — Мне нужен ты, батюшка.
— Иван Матвеевич! — в ужасе пробормотал поп. Он вскочил и отступил к стене, выставив перед собой нагрудной крест, будто заклиная дьявола.
Мушков оценивающе посмотрел на него и понял, что одежда священника будет жать ему в груди и на ягодицах, хотя и подходит по длине. И в плечах тоже маловата...
— Раздевайся! — приказал Мушков.
Молодой священник дрожащей рукой поднял крест.
— Сгинь, сатана! — крикнул он. — Не трогай меня, свинья! Борис, у тебя ведь есть оружие, приведи его в чувство!
— Дело в том, батюшка, — спокойно сказала Марина, — что Мушкову нужна твоя одежда. Он просто не так выразился.
— Он не имеет права носить рясу священника! Только помазанный в сан...
— Дай сюда! — рявкнул Мушков. Он выхватил крест из руки священника, взмахнул над головой и три раза пропел Аллилуйю, вспомнив о Кулакове, который делал так при любых обстоятельствах. — Я теперь помазан? Теперь я священник! И не говори, что это не так! Снимай рясу, даже если она полна вшей и блох!
Священник задрожал. Но когда Мушков дал ему оплеуху, он с плачем снял рясу и бросил её Мушкову.
— Что с тобой, Иван Матвеевич? — воскликнул он. — О Боже! О Боже! Как изменила вас Сибирь! Разве не вы отправились в Мангазею со святыми хоругвями?
— И в рясе священника вернёмся в Россию! — сказал Мушков. — Разве это плохой знак? — Он надел рясу, которая, как он и подозревал, плотно сидела на ягодицах и на груди, но плечи Мушкова были слишком широкими и на горле она не сходилась.