Ночью, когда от деревни осталась лишь большая, тлеющая куча пепла с торчащими балками, Люпин действительно пополз туда, чтобы отыскать дочь.
Казаки спали; только у лошадей сидела охрана и развлекалась с несколькими женщинами. Тихо подкравшись, Люпин рассмотрел их при свете костра. Марины среди них не было, её светлые волосы он увидел бы издалека.
Прижавшись к земле, Люпин некоторое время лежал рядом с лошадьми и смотрел на то, что осталось от деревни. Его сердце сжималось. «Она лежит там, в огромной пылающей куче пепла, — подумал он. — Она сопротивлялась, защищая свою честь, пока её не убили. Она была настоящей Люпиной... Не сдаваться, пока не проломят череп! Я горжусь ею, хотя сердце истекает кровью».
Он зарылся головой в траву, вдохнул запах земли и с отчаянием понял, что потерял дочь.
— Ты не сможешь убежать, — сказал Мушков и встал на колени перед Мариной. — Все женщины уже ушли из деревни, и если ты сейчас побежишь… ты не знаешь моих товарищей! Если они увидят тебя, их никто не остановит, даже я! Только со мной ты в безопасности.
Они лежали в канаве у забора. Вокруг стало тише. На краю деревни казаки делили добычу. Они собирались в группки и показывали друг другу трофеи. Ермак Тимофеевич ходил среди них и искал Мушкова, но в ответ все только пожимали плечи.
— Сколько у нас убитых? — спросил он.
— Ни одного! — ответил вернувшийся из церкви священник.
— Раненых?
— Несколько человек. Большинство поцарапаны, укушены или побиты женщинами. Одному на голову упало бревно, но с ним всё в порядке!
— Значит, пропал только Иван Матвеевич! — Ермак засунул большие пальцы за пояс, на котором висели кинжал и кавалерийский пистолет. — Ищите среди обломков! Если с ним что-то случилось, повешу пятьдесят крестьян!
— Я могу тебя спасти, — сказал в это же время Марине Мушков, — если возьму как добычу! Посажу в мешок и привяжу к вьючной лошади. Это единственный способ. Иначе они убьют тебя, Марина. Разорвут, как волки...
— Почему ты хочешь меня спасти? — спросила она.
— Не знаю.
Мушков уставился на огонь. Он действительно этого не знал — это был честный ответ. Почувствовав неуверенность, он задумался. «Я её не тронул, не сорвал с неё одежду и не набросился на неё, как на других женщин. Что со мной случилось? Почему я лежу рядом с ней в канаве, вместо того, чтобы позабавиться, а потом прогнать? Я лежу здесь, разговариваю с ней и беспокоюсь о том, как бы мои друзья её не увидели... Кажется, у меня что-то с головой».
— У нас говорят, «никогда не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь», — ответил он. — Значит так: я забираю тебя с собой, и ты останешься жива. Прими это, как есть.
— Ты такой же разбойник и убийца, как и другие...
— Я казак.
— В чём разница?
Мушков выпрямился. Огонь горящих домов защищал их. Здесь их никто не найдёт...
— За такие слова любой казак повесил бы тебя на ближайшем дереве, — резко ответил он.
— Так сделай это, Иван!
— Ого! Ты запомнила моё имя?
— Как я могу забыть имя дьявола!
В некотором удалении послышались голоса, и Мушкову показалось, что выкрикивают его имя. Но гул огня и треск горящих брёвен заглушали все остальные звуки. «Меня ищут, — подумал он. — И если найдут, то я не смогу её защитить. Как она этого не понимает?»
Он положил руку ей на плечо и сильнее прижал к земле. И вдруг почувствовал то, чего не чувствовал за все те годы, пока разъезжал по всей стране с Ермаком и другими казаками, участвуя в различных битвах: страх!
Страх за девушку.
Голоса приближались. Теперь он ясно расслышал своё имя и увидел бегающих людей; они искали его среди обугленных развалин. Мушков прижался к Марине и приложил ей палец к губам. Тихо! Она поняла, посмотрела на него с недоверием и в тоже время с благодарностью.
Казаки пробежали дальше. Крики «Иван Матвеевич! Иван Матвеевич!» затихли.
— Спасибо, — сказала Марина и подняла голову. Мушков прикусил нижнюю губу и почувствовал себя дураком.
— Худшее ещё впереди, — сказал он. — Или будешь добычей, или умрёшь. Ермак приказал, чтобы с нами не было ни одной женщины!
— Тогда оставь меня здесь. — Она опять перевернулась на спину, и Мушков снова увидел её маленькие груди и узкие бедра, полные губы и длинные белокурые волосы, испачканные сажей. «Ей шестнадцать лет, — подумал он. — Через год она станет похожа на золотую розу, а год пройдёт очень быстро. Чёрт, Иван Матвеевич, ты берёшь её с собой!»