Дома терпимости открывались и закрывались в Томске без вмешательства городского самоуправления. Для открытия трактиров, бань, чайных, ресторанов обязательно требовалось разрешение городской думы, а вот решение об открытии/закрытии публичного дома принималось только местной полицейской властью.
Закрывались дома терпимости по разным причинам. Например, в 1890 году в Томске пришлось прикрыть одно из весьма крупных заведений такого рода: обитательницы дома и клиенты стали выходить из заведения в чем мать родила, вызывая массовое негодование соседей.
Денег с клиентов в томских домах терпимости брали немного: посетить публичный дом можно было, имея всего рубль в кармане, а то и меньше. Для сравнения: сытный обед в трактире в то время стоил примерно столько же.
Хотя некоторые богачи могли промотать в домах терпимости и сто рублей за ночь, увозя женщин в бани и рестораны. Помимо «основного меню», содержательницы часто держали оркестр, а также могли кормить посетителей.
Зарегистрированные проститутки составляли малую часть от общего числа «веселых женщин».
В Томске, помимо «разрешенной» проституции, была очень развита теневая, тайная: многие женщины избегали регистрации, скрывая род своей деятельности. Также полиция часто сталкивалась с сомнительными заведениями: пивные, трактирные, бани с женской прислугой, где добропорядочные посетители часто могли слышать любовные излияния через стенку. По сведениям одной санитарной комиссии в чайных всегда имелось «20% водки, 30% пива и 50% сифилиса»
Врачи отмечали, что основное отличие одиночек от проституток в «домах» — возраст: по циркуляру 1903 года в домах позволялось жить девушкам от 21 года, а одиночки могли быть и 18, и 16 лет.
Из жизни томской гостиницы «Россия», анекдот:
Два приказчика с женами решили поужинать, и пошли в гостиницу. Дорогу им перегораживает лакей со словами: «Со своим нельзя».
Интерлюдия
Сергей Николаевич Гончаров, член партии эсеров с 1904 года, был направлен комитетом, для организации побега, создателя Боевой организации партии эсеров Григория Гершуни. В, Акатуйской каторжной тюрьме, где Гершуни отбывал наказание, сменилась начальство. Былой вольнице для политических заключённых, приходил конец. Сверху, было спущено указание, с политиками не церемонница. Имперская пенитенциарная система, начала закручивать гайки. Было решено устроить Григорию, побег.
К побегу, всё уже было подготовлено. Для его успешного исхода, нужны были только деньги. Проигравшийся в карты, чиновник тюремной администрации, должен был тайно вывезти заключённого, за территорию охраняемой зоны, в своём личном экипаже. На охране, тюремных ворот, в тот день стояли, надёжно, замотивированные, проплаченным авансом, люди. Однако, в Томске, след Гончарова, который вёз, необходимые для побега средства, неожиданно затерялся. Позже, стало известно, что он был ограблен и убит, неизвестными грабителями.
Время, было упущено, пришлось действовать по запасному варианту.
Гершуни, было решено вывезти в бочке с квашеной капустой. Во время засола капусты низкорослый Гершуни сел в бочку, положив на голову железную тарелку. Охранник проверял содержимое бочек с помощью шашки, так что тарелка должна была защитить голову беглеца. Сверху Гершуни закидали капустой. Для дыхания использовались две клистирные трубки сбоку бочки.
Бочку перевезли в подвал тюрьмы, где друзьями Гершуни был заблаговременно сделан подкоп. Прорезав дно бочки перочинным ножиком, Григорий смог вылезти и пробраться на волю. На улице стоял октябрь, но в Забайкальском крае это почти что зима. Так что хоть промокшего в капустном рассоле Гершуни и ждала за воротами тюрьмы упряжка лошадей, он успел сильно простудиться. Дальнейшая сложная дорога – сначала до Японии, а потом в США – выздоровлению не способствовала. Вскоре у Гершуни обнаружили саркому легкого, от которой в 1909 году он и умер в санатории Швейцарии.
После побега, знаменитого эсера, режим в тюрьме решительно ужесточили. Член Государственной Думы Успенский получил сообщение, что в Акатуйской каторжной тюрьме «заключенных избивали прикладами так, что весь пол был в крови, а 13 человек было избито до потери сознания». С 1908 года каторжан содержали в кандалах и закрытых камерах. А в 1911 году Акатуйская тюрьма стала женской.
История, сделала свой первый маленький шаг, по новому пути.
Глава 8
Сегодня на выступлении немного задержался. Гости из Москвы были, проездом. Управляющий слёзно просил для них отдельное выступление сделать. Ну, раз просят, да ещё за сто рублей. Уважил просьбу. Спел для уважаемых гостей.
Извозчика отпустил. Домой решил пешком добираться. Шестой час, светает уже. Лёгкий туман, воздух свежий. Ну, почти свежий, если не обращать внимание на аромат от конских каштанов на дороге. Народу на улице почти нет, дворники ещё спят.
Из-за угла крики какие-то доносятся. Дохожу до проулка, поворачиваю голову: две каких-то, как говорят тёмных личности, пристают к барышне. Один держит её за руку, другой, яростно махая верхними конечностями, что-то выговаривает ей визгливым голосом. Барышня, одетая несколько вульгарно, наверняка из тех, кто промышляет своим телом, молча стоит, с каменным лицом, никак не реагируя на окружающее.
История повторяется! – усмехаюсь про себя. Ну, не люблю, когда женщин бьют. По крайней мере, не за дело. Вытаскиваю револьвер, который сейчас постоянно ношу с собой, взвожу курок, и не спеша иду по направлению к троице.
Ах, ты курва! Чтобы, сегодня же на работу вышла! Иначе, я тебя падла, на куски порву! – визгливых ноток в голосе типчика, что так распалялся в своём красноречии перед девицей, явно прибавилось. Услышав мои шаги, он мельком обернулся и, коротко взглянув на меня, вернулся к своему занятию.
Ты, что думала, от нас так легко уйти? Да, ты и в половину, свой долг не отработала!
А, вот это обидно. Меня сочли недостойным внимания. Я что совсем не страшный? Бью по тылам! Наношу мощный пинок говорливому, прямо по тощей заднице. Его будто сметает немного вверх и одновременно в сторону. Второй опасливо отскакивает назад и начинает что-то кричать.
Вслушиваться лень. Устал. Спать хочу. Поднимаю руку с наганом и делаю выстрел вверх. Крики тут же замолкают, сменяясь торопливым топотом убегающих ног.
Как ты, милая?- спрашиваю у девушки, внимательно разглядывая её лицо. Несмотря на крикливый наряд, девушка производит благоприятное впечатление. Нет в ней ни крестьянской простоты, ни той рыхловатости в теле, как у остзейских немок. Чёрные волосы, тонкие черты лица, достаточно ухоженные руки. Не похожа на обычную проститутку, - подумал я.
Девица так и стояла с непроницаемым лицом, никак не реагируя на мои слова. Её чёрные глаза, равнодушно смотрели в никуда, а безвольно опущенные руки, казалось принадлежали не живому человеку, а какой-то каменной статуе.
Вот ты, молчунья. Ну, и что с тобой делать?
А, девица то, похоже в ступоре.
Со мной пойдёшь? Не дождавшись ответа, я направился в сторону улицы. Оглянувшись, я с облегчением увидел, что девушка следует за мной. За последствия от звука выстрела я не опасался. Томские гуляки вытворяли и не такое.
Пройдя метров пятьдесят вдоль по улице, мне повезло поймать припозднившегося извозчика, и мы с барышней с относительным комфортом доехали домой.
На стук в дверь вышла сестрёнка, протирая руками сонные глаза. Увидев меня с девицей, манера одеваться которой недвусмысленно говорила о её способе зарабатывать на жизнь, сеструха состроив возмущённое лицо, открыла было рот, что высказать своё возмущение, уже вслух. Но, я твёрдо закрыл его своей рукой.
Все объяснения потом. Барышня попала в беду. Ей надо помочь. Поэтому, накормить, напоить и спать уложить. Завтра поговорим.
Закончив свой монолог, на этой оптимистической ноте, я с чувством исполненного долга, прошёл в свою комнату и завалился на кровать.