А угрозы в адрес Насти, вскоре нашли своё подтверждение. Как-то общаясь в одном чате, я познакомился с одним товарищем из кузбасского города Белово под ником Кайзер. Случайно вышли на разговор об этой ситуации. Он внезапно замолчал, а объявившись, заявил, что именно Настю, он с дружками искал пару лет назад в моём городе. Решили жёстко проучить, отомстив за друга. На мой вопрос - за что мстить? Или он одобряет насилие?- тот с детской непосредственностью ответил:
- А, что? Одному дала - другим жалко было? Логика некоторых «мужчин» поражает…
Предаваясь воспоминанием, наигрывая какие-то мелодии, я по всей вероятности потихоньку что-то напевал. Потому что, неожиданно обнаружил - у меня появились слушатели. У стены, на завалинке притихли мои работники-бойцы Валет и Коля Маленький. А за спиной чуть слышно шушукались, оживлённо обсуждая какие-то свои женские темы, Наташка и Лизавета.
- Может сбацать, что-нибудь из шансона, для моих ручных уголовников, - подумал я. И тут же запел одну из любимых песен, которую исполнял раньше много раз, на ходу переделывая текст под нынешнюю реальность.
Мне пел-нашептывал начальник из сыскной,Мол, заложи их всех, зачем ты воду мутишь,Скажи, кто в унтера стрелял - и ты "сухой,"Не то ты сам себе на полную раскрутишь.А в синеве алели снегири,И на решетках иней серебрился.Сегодня не увидеть мне зари,Сегодня я в последний раз побрился.А на суде я брал все на себя,Откуда ж знать им, как все это было.Я в хате был, и не было меня,Когда урядника Натаха порешила. И будет завтра ручеек журчать другим,И зайчик солнечный согреет стены снова,Ну, а сегодня скрипнут сапоги,И сталью лязгнут крепкие засовы.И на свиданье, руки разбросав,Как чайка крылья, старенькая мамаМеня молила, падая в слезах,Чтоб я сказал им все, но я упрямый.Ах, мама, мама, ты мой адвокат,Любовь не бросить мордой в снег апрельский.Сегодня выведут на темный двор солдат.
И командир скомандует им: "Целься!".А за окном буянила весна,И в кандалах меня из зала уводили, Вдруг, слышу я , как вскрикнула она:- Алеша, не забуду до могилы!И будет завтра ручеек журчать другим,И зайчик солнечный согреет стены снова,Ну а сегодня скрипнут сапоги,И сталью лязгнут крепкие засовы.
За спиной всхлипнули девчата, задумчиво уставились в одну точку, жиганы.
Тут, я вспомнил, песню, которую написал после расставания с Анастасией, страдая от душевного дискомфорта.
«Городской романс»
Я с ней гулял по мокрой мостовой
Дождь как всегда слегка перестарался
На ней был драпездончик заводной
На мне пиджак, что от отца остался…
Я был тогда парнишка молодой
И «Беломор» курил, дымя небрежно
Она вокруг вертела головой
И на меня поглядывала нежно…
Вдруг за углом из тьмы на божий свет
Возникли трое - я чуть растерялся…
И тот, что справа вытащил кастет,
А тот, что слева, грязно выражался.
Но, мне с козлом бодаться не с руки
Я вынул нож – я с ним не расставался
И тот, что слева выплюнул кишки,
А тот, что справа – влажно испугался…
Но, тот последний – всё решил не так,
Он ствол достал – и мир перевернулся…
Она ко мне упала на пиджак,
Я был в крови – я кровью захлебнулся…
Мне младший брат вчера принёс цветы
С которыми её похоронили…
Я волком выл, я разрывал бинты
А люди, молча, мимо проходили…
Я был тогда парнишка молодой
И «Беломор» курил, дымя небрежно
Она была девчонкой заводной
И на меня поглядывала нежно…
**************** 1998 г. (стихи автора)
А, что такое «драпездончик», спросила Наташка, после некоторого общего молчания.
- Одежда такая, не бери в голову, - махнул я рукой.
Спев, уже без настроения, ещё пару песен, я разогнал всех спать. Лишь мы с Лизой, тесно прижавшись, друг к другу, ещё некоторое время сидели и смотрели на ночные звёзды.
- Скажи, - подняла Лиза на меня свои бархатные глаза. – А у тебя есть твои собственные стихи, которые ты сочинил сам?
- Есть, милая. Хороших мало, но есть.
- А почитай мне, пожалуйста.
- Ну, если только одно. А потом спать!
Девушка согласно кивнула головой. А я, закрыв глаза, стал вспоминать текст.
Бегут по небу облака,
А подо льдом река.
Но, ты всё так же от меня,
Как прежде далека…
То веселишься, то грустишь,
То дел невпроворот…
Ты, так загадочно молчишь
Уже, который год.
Спешу наобум – в никуда
В погоне за мечтой.
Ты, как далёкая звезда,
Что, в небе над рекой.
Но, всё равно, когда темно
И фонари не спят –
Мне снится милое лицо,
Который раз подряд…
1997 г. (стихи автора)
Интерлюдия 2
Ротмистр Митаревский, начальник Томского охранного отделения, задумчиво постучал кончиками пальцев по столу. Ситуация вырисовывалась неоднозначная. Он ещё раз перечитал последнее донесение от службы наружного наблюдения.
Дело осложнялось тем, что в очередной раз интересы его ведомства пересеклись с интересами Томского губернского жандармского управления. Ох, уж эти ведомственные склоки, подспудной причиной которых являлось неравномерное распределение финансовых потоков. Жандармы, денег из центра получали в два раза больше. А работали не в пример меньше.
Митаревский поморщившись – больная тема, вернулся к обдумыванию интересующего его вопроса.
Весной, текущего 1908 года, в Томск прибыл с секретной миссией от жандармского управления некто Николай Николаевич Микулин, учитель, завербованный в 1907 году в пензенской губернии под кличкой «Пятницкий». В то время он был анархистом-коммунистом. Этот агент был весьма полезным и очень ценился. Из-за чего его постоянно посылали по разным регионам, где он внедрялся в подпольные ячейки.
Его агентурная деятельность развивалась очень успешно. После провала пензенской группы анархистов-коммунистов Микулин «работал» в Тамбове, Борисоглебске, Иркутске, Петербурге в составе местных эсеровских организаций. Везде он с успехом выполнял задания полиции, регулярно проваливая эсеровские группы и получая жалование уже в размере 100 рублей в месяц. В Томск Микулин был командирован с целью - ликвидировать областной комитет ПСР. В Томске он действовал под кличкой «Осенний» и, имея репутацию опытного партийного работника, быстро выдвинулся в первые ряды местного эсеровского подполья.