В сказаниях о событиях второй половины XVI в. сибирские тюрки отразили далеко не единодушную солидарность своих предков с бежавшим ханом. От тех же барабинцев известно о череде переговоров, которые тот вел с окрестными племенами. Татары в низовьях реки Тары отказались идти с ним в бухарское подданство со словами: туруп-тураек («живем и поживаем»), т. е. как жили здесь спокойно и беспечально, так и будем жить дальше, а с тобой не пойдем. Кучум в подражание этой фразе якобы насмешливо нарек их «проживателями» — туралу~туралы (это название действительно применялось к тарским татарам в ХVІІ–XVІІІ вв. — правда, не только к ним). На средней Таре он встретил такой же отказ присоединиться к нему у аялынцев — жителей волости Аялы: «Мы живем звероловством, сейчас поставим в лесах самострелы — ая… как мы можем идти за тобой?» Кучум в ответ предрек им гибель по собственной вине — недаром, мол, их зовут аялу, т. е. самострельщиками. Наконец, барабинцы пообещали ему: баратор — бараман («иди, мы придем»), по так и не пришли, за что были прокляты Кучумом[100]. Удивительно, что рассказы о разрыве с Кучумом сложены в тех местах, где в действительности он находил поддержку во время своего «казачества».
В предании тобольских гагар аналогичная ситуация сопровождается иной игрой слов. Один из отрядов ханского войска пожелал задержаться, чтобы посмотреть на налимов, которых воины регулярно ловили; Кучум нарек их кордаками, от корды — «налим». Другой отряд решил немного подождать, за что был прозван туралы, так как, по словам хана, «вы хотите ждать» (тура-турсангыс). Третий отряд попросил немного подождать с переселением, за что стал называться «аялы» (от аял— «отсрочка»). Наконец, четвертый отряд, тоже пожелав задержаться, пообещал догнать Кучума. Тот ответил: «Когда вы говорите нам "идите", то пусть ваше имя будет Бараба (бармас— "не идти")»; вариант: «Так как вы говорите нам "уходите" (баратырын), то да будет ваше имя Бараба»[101]. Остроумное обыгрывание в народной фантазии топонимов и этнонимов иллюстрирует здесь отголоски реальной исторической ситуации.
Все эти легендарные сюжеты, имеющие явную задачу народно-этимологического объяснения местных названий, сходятся в том, что племена Юго-Западной Сибири отказали Кучуму в активной поддержке. Правда, речь здесь велась не о поддержке вооруженной борьбы с «неверными», а об уходе вместе с ним в чужие края.
Тюрки Томского Приобья находились слишком далеко от мест описываемых здесь событий и едва ли занимали заметное место в политике Кучума. Л.П. Потапов предположил, что князь татар-еуштинцев Тоян в период самостоятельности Сибирского юрта являлся ханским ставленником для надзора и сбора ясака с местных кочевников. Н.А. Томилов справедливо усомнился в этом, посчитав томские племена независимыми от искерского правителя[102]. Мнение А.В. Матвеева и С.Ф. Татаурова близко к интерпретации Л.П. Потапова, так как они считают городок Тон-Тура одним из «областных центров» Сибирского ханства и включают область томских татар в границы этого государства[103]. Татарское предание гласит, что Кучум на своем пути к месту будущего Искера отрицательно отозвался о «стране на Томи» (в ней много-де лощин и ям, таящих угрозу для детей и скота) и не захотел там оставаться[104]. Тоян признал российскую власть в 1604 г.
Полагаю, что на таком отношении к «казачествующему» монарху могли сказаться некоторые обстоятельства его воцарения двадцатилетней давности и последующего правления.
К другому краю Сибирского юрта примыкала Башкирия. Выше приводились воспоминания калмыков о кочевании Кучума в «Коратабыни». Табынское объединение занимало обширные земли на Южном Урале. В числе шести составлявших его племен собственно табынцы включали девять родов, четыре из которых проживали в Зауралье, и самым многочисленным из них был род кара-табын, давший имя волости[105]. Кара-табынские башкиры имели репутацию самых преданных сторонников Кучума[106]. Данные о непосредственном участии табынцев в военных предприятиях хана мне не попадались. Но об их совместном с ним кочевании можно судить по грамоте от уфимского воеводы тобольскому 1601 г., где упоминается о приходе в Кара-Табынскую волость двадцати башкирских семей, которые прежде были вместе с Кучумом[107]. Они явно вернулись на родину после смерти своего патрона. В ссоре с Кучумом и отъезде от него башкирские предания видят причину прикочевки в район Уфы легендарного Чингисида Тура-хана с 8000 или 80 000 кибиток[108]. Тем не менее именно кара-табынцы составили впоследствии относительно долговременную опору Кучумовичей в их противостоянии с русскими властями. Б.А. Азнабаев даже считает табынцев (заодно с башкирами-катаями, сальютами, сынрянами и терсяками) основой отрядов Кучума в конце XVI в.[109].
100
Там же. С. 133, 134. Фигурирующие здесь этнонимы действительно являлись самоназваниями локальных групп сибирских татар — тарских (аялу, туралы), курдакско-саргатских (курдак) и барабинских (бараба). При этом самоидентификация как «татар» у названных групп стала проявляться не ранее XVIII в. (см.:
101
102
103
104
106
Любопытно, что приблизительно в гом же регионе (Челябинская область) бытовали предания о том, что царь Иван пожаловал башкирам земли за их участие в походе Ермака в Сибирь (Материалы по истории деревень пермских татар. С. 159). Конечно, это абсолютно легендарные сведения, перекликающиеся с рассказами о помощи Ивану IV чувашей и марийцев при завоевании Казани (см.:
108
109