Население нового города пополнялось не только служилыми, приехавшими «из Руси», но и татарами, которые по разным причинам перебирались в Тару на жительство. Правительство опасалось происков Кучумовой агентуры, поэтому тарской администрации предписывалось следить за тем, чтобы «нововыезжих татар на Таре было немного, чтоб у них не было какова дурнаво (так. — В.Т.) умышленья или какова оману, чтоб они, свестясь с Кучюмом царем, какова дурна над юродом не зделали». Во избежание «дурна» таких новоселов надлежало отправлять подальше от соседства с царственными «казаками» — в Тюмень и Тобольск, где размещать на жительство в поселениях-юртах вместе с юртовскими служилыми татарами[140]. К этим требованиям в конце XVI в. добавилось еще и недопущение осмотра азиатскими торговцами городских укреплений в сибирских городах[141], поскольку существовала вероятность их шпионажа в пользу Кучума и Кучумовичей.
Узнав о намерении поставить Тару в центре Аялынской волости, некогда всецело пребывавшей в ханской власти, Кучум решил если не воспрепятствовать строительству, то хотя бы обессмыслить его — а именно увести прочь от будущей крепости татар-налогоплательщиков. Как уже рассказывалось в главе 1, по его приказу царевич Али переселил на юг 150 аялынцев и 50 жителей Малогородской волости, поселив их в новопостроенном Черном городке (очевидно, на Иртыше, выше впадения Оми). Вместе с аялынцами туда перебрались их начальники — два бека и два есаула. Весной (?) 1596 г. тарский воевода Ф.Б. Елецкий направил к Черному городку отряд из 276 человек во главе с Б. Доможировым. Городок был сожжен, сидевшие в осаде татары частью разбежались, частью были пленены[142]. Замысел этой военной кампании состоял вовсе не в разрушении наспех построенной крепостцы, а в возвращении бежавших татар в ясачный платеж.
В контактах русских властей с Кучумом обнаруживаются эпизодические поиски компромисса. В литературе высказывается мнение о решении Москвы оставить его правителем Сибири, но уже в качестве наместника, признающего сюзеренитет русского царя — как он признавал в начале своего ханствования[143]. Однако правительство постоянно воспринимало Кучума (во всяком случае, официально) как изменника, «государева непослушника». Подобный взгляд на правителя, насильственно лишенного казаками трона, объяснялся своеобразной трактовкой истории русско-сибирских отношений. Как известно, договоренности о признании верховенства московского государя сибирцами были достигнуты в ходе переговоров посольств искерского бека Ядгара с Иваном IV во второй половине 1550-х годов. Выплата ясака, выдача царем ярлыка и назначение в Сибирь московского наместника-даруги означали вхождение Сибирского юрта в сферу властвования русского государя (едва ли тогда можно было говорить о непосредственном подданстве). С тех пор Москва воспринимала юрт как достояние — «вотчину» царя, и разрыв отношений с ней Кучума интерпретировался как нарушение законного порядка, узурпация «вотчинных» прав московского правителя[144]. (Об аналогичных правах Кучума как внука хана Ибака, свергнутого Тайбугидами в конце XV в., в русской столице предпочитали не вспоминать.)
Вот как это выглядело в наказах русским послам в Крым в 1592 и 1593 гг.: «…Сибирское царство искони вечная вотчина государя нашего и сажали цари на то государство Сибирское государи наши… Да Кучум царь сибирской позабогател и над собою государя нашего искони вечново государя не похотел…»; Кучум-де «государя нашего дараг (даруг. — В.Т.), которые езживали дани збирать на Сибирской земле… побил и даней государю нашему по прежнему давать не похотел»[145]. Соответственно, и власть Кучума трактовалась как дарованная ему московским покровителем. Это иллюстрируется также посольским наказом — на сей раз в 1585 г., в преддверии переговоров со шведами: «…а последней сибирской Кучюм царь посаженик был на Сибири из рук государя нашего… Ивана Васильевича… и поворовал…»[146]. Причем русская сторона в конце XVI в. убеждала зарубежных партнеров, будто сибирский правитель исправно платил «дани» Ивану Грозному, а «изменил» уже его преемнику, который якобы и послал Ермака за Урал для наказания «изменника»[147]. Как мы увидим ниже, в историографии распространена точка зрения об аналогичном «посажении» Кучума бухарским ханом Абдуллой II.
141
Материалы по истории Узбекской, Таджикской и Туркменской ССР. С. 108 («чтоб бухарцы и нагайцы в городе никаких крепостей и людей не росматривали и не лазучили»).
143
См.: История Сибири с древнейших времен до наших дней. Т. 2. С. 35;
144
Л.И. Шерстова резонно усматривает здесь аналогию с политикой Москвы но отношению к поволжским ханствам, правда, приписывая монархам-Рюриковичам осознание себя «правопреемниками монгольских ханов» (
А.И. Филюшкин убедительно описывает официальные идеологические конструкты, изобретенные в оправдание русского завоевания Казанского и Астраханского ханств: якобы тот и другой юрт стояли на исконно русских землях, некогда захваченных татарами. Однако присоединению Сибири исследователь отказывает в подобном обосновании: «Традиционный вотчинный дискурс для мотивации захвата этих земель не работал — ни "Поле", ни Сибирь уж никак нельзя было назвать "исконно русскими территориями". Оставался дискурс "челобитья" — вторжение в Сибирь первоначально объяснялось необходимостью обороны от набегов сибирских татар, с просьбой о защите обратились русские солепромышленники» (
145
РГАДА. Ф. 123. Oп. 1. Д. 19. Л. 244об.; д. 20. Л. 391 об. Говоря о посажении на престол сибирских «царей», авторы наказа скорее всего имели в виду ярлык, выданный Ядгару Иваном IV. Отношения с сибирскими правителями Москва выстраивала не только посредством жалованного ярлыка, но и соглашений шартнаме (шертей), с опредлением взаимных обязательств. И первое время после воцарения и Кучум держался по отношению к Москве довольно лояльно. По результатам переговоров в 1571 г. ему надлежало «на… шертпой записи и на Цареве и великого князя жаловалном ярлыке шерть учинити и печать своя к сей записи… приложити» (Собрание государственных грамот и договоров. С. 65). Официально считалось, что шерть была Кучумом принесена. В архиве Посольского приказа в свое время хранился «столп 80-го году [1571/72]… о сибирском царе Кучюме, как он добил челом государю царю и великому князю Ивану Васильевичю всеа Руси и шерговал за всю Сибирскую землю» (Опись архива Посольского приказа 1626 года. Ч. I. М., 1977. С. 289). О заимствованной из Золотой Орды практике выдачи московскими царями жалованных ярлыков татарским правителям см.:
Характерно, что воинственные Кучумовичи, как правило, не характеризовались в официальных документах как изменники и «непослушники», поскольку в отличие от своего прародителя не были обременены шертными обязательствами перед Москвой (за единичными исключениями) и, следовательно, не нарушали никаких договоренностей и обещаний.
147
См.: Памятники дипломатических и торговых сношений Московской Руси с Персией. Т. 1. С. 94.