Маршрут похода приблизительно восстановлен Г.Е. Катанаевым[236]: от города Тары вверх по Иртышу до реки Тары, затем вверх по ее левому берегу через реки Таитас, Ичу и Омь к Убинскому озеру и озеру Иткуль (не доходя до «Чат» — обского притока Чик), далее степью на юго-восток через верховья рек Карасук и Чик на реку Ирмень — левый приток Оби. Решающее сражение состоялось на берегу Оби, в окрестностях Ирменьского бора, напротив впадения справа в Обь речек Ельцовки и Атамаики, в кочевом стойбище Кучума («на станах», как гласит летопись[237]).
Обстоятельства битвы изложены в отписке Воейкова от 4 сентября 1598 г. Бой длился с рассвета до полудня. Хан был разбит и бежал. Погибли четыре царевича (в том числе Кучумов брат Илиден), шесть беков, десять мирз, пять агалыков, сто пятьдесят рядовых бойцов. Около сотни разгромленных «кучумлян» попытались спастись, преодолев Обь вплавь, но гарцы перебили их с берега выстрелами из пищалей и луков. Пятьдесят пленных воевода приказал казнить. Еще стольких же бежавших в степь настигла и перебила погоня, «не допущая до Чат». Кроме того, в руках победителей оказались пять сыновей Кучума, двое сыновей царевича Али б. Кучума и ханский гарем[238]. В памяти русских сибиряков это событие осталось как «Кучумов побей», «Кучумово побоище»[239] (сразу вспоминается «Мамаево побоище» — Куликовская битва 1380 г.).
Триста «мурз и мурзичей» (по Ремезову) ханской свиты явились в Тобольск, покорились, обязались платить ясак и вскоре составили костяк контингента тобольских служилых татар[240].
Кучума безуспешно искали на речных островах и в лесах за Обью. Уцелевшего придворного сеида Тул-Мухаммеда Воейков привел к шерти (присяге) и отправил к чатам и калмыкам на поиски исчезнувшего хана, дабы уговорить того смириться перед государем. Сеид явился в Тару только 5 октября и рассказал, что его поиски увенчались успехом. Оказалось, что еще во время сражения, «в кою пору дети его и люди бились», Кучум на судне отплыл вниз по Оби и пристал в двух «днищах» от места фатального боя в сопровождении около трех десятков татар и трех царевичей. На предложение сеида явиться к русским и повиниться перед царем он ответил решительным отказом, демонстрируя свой непримиримый нрав и нежелание предстать перед царем в качестве поверженного врага: «Не поехал деи я к государю… своею волею, в кою деи пору я был совсем цел, а за саблею деи мне к государю ехать не почто, а нынеча деи я стал глух и слеп и безо всего живота…». Он сообщил, что собирается отправиться к ногаям, а одного из своих сыновей намерен послать в Бухару. Дождавшись ухода тарцев с Оби, Кучум со своими спутниками и сеидом Тул-Мухаммедом вернулся на место боя и в течение двух дней занимался захоронением павших. При этом его гонец съездил к чатам с просьбой предоставить лошадей и одежду. Один из чатских мирз, Кожбахтый (Ходжа-Бахты), прислал ему шубу и одного (!) коня, а сам подъехал к правому берегу Оби в надежде переговорить с ханом. Однако тот, на всякий случай «поблюдясь Кожбахтыя», отошел на юг[241]. Оставленный всеми союзниками, Кучум предпочел в этот раз не связываться с ненадежными чатами.
О дальнейшем его пути русские источники рассказывают в общем единодушно: хан двинулся в «Колмацкую землю». Там его спутники угнали конский табун и скот, но калмыки настигли похитителей, отняли у них добычу и убили нескольких татар[242]. (Как мы видели, у чатов Кучуму не удалось выпросить достаточного количества лошадей, необходимых для дальних походов.) С. Ремезов уточняет путь передвижения — «в Каинскую землю к вершинам Иртышу реки на озеро Зайсан-Нор», а калмыки настигли его «на Нор-Ишиме у озера Кургальчина»[243]. То есть Кучум пересек Барабинскую степь и направился вдоль Иртыша к его верхнему течению, к озеру Зайсан, а затем отошел на запад — в верховья Ишима и Нуры. Г.Е. Катанаев сомневался в столь далеком перемещении разгромленных татар, считая, что, натолкнувшись в верховьях Ишима на калмыцкие кочевья, они угнали табун и попытались скрыться в глухих степях верхнего Приишимья[244]. Эти метания растерянных «кучумлян» менее всего напоминают какую-то организованную кампанию. Неубедительной выглядит версия царевича Капая б. Кучума о том, что отца заманили «в Колмаки» бухарцы с намерением его убить[245]. Впрочем, в той сумятице, когда следы Кучума затерялись в степях, истинного виновника его смерти было сложно определить.
Дальнейшее местопребывание хана источники связывают с Ногайской Ордой. Скорее всего, ото были восточные ее провинции — кочевья Алтыулов, т.с. подданных семьи Шейх-Мамая[246]. Средневековые авторы единодушны в описании враждебности, с которой ногаи встретили сибирцев. Мотивы вражды приводятся разные. Ремезовская летопись приписывает ногаям жажду мести Кучуму за притеснения ногаев, осуществленные когда-то его отцом Муртазой, и неприемлемостью опасного сосуществования с пришельцем: «Ведомой ты и славной вор, Муртазелеев сын, и отец твой нам много зла соделал, и ты, хотя и нищ, то же и нам учиниш, что протчие твои люди от тебя же убиты напрасно и озлоблены»[247]. Есиповская летопись объясняет разлад боязнью ногаев перед русскими. Причем в разных редакциях данного памятника имеются любопытные расхождения. В основной редакции враждебная реакция ногаев на появление Кучума представлена как результат их страха перед нападением русских: «Яко русские вой уведают, яко ты зде пребываеши, да и нам такожде сотворят, яко ж и тебе»[248]. Забелинская же редакция отобразила опасение возможного уподобления Кучума Ермаку, боязнь перед бесчинствами хана и его свиты в ногайских владениях: «Ты зде, царю, хош да и нам тако ж, как Ермак з дружиною своею, сотворити, яко ж тебе»[249]. Впрочем, при этих разночтениях сама история появления Кучума в Ногайской Орде, вероятно, содержит признаки бродячего фольклорного сюжета о бегстве и гибели поверженного правителя. Правда, в большинстве текстов нет сведений о каких-то стычках и насильственной смерти хана[250]. Преклонный возраст, болезни и стресс от крушения всех надежд и перспектив уже сами по себе несли опасность для жизни.
238
Там же; Акты исторические. T. 2. С. 3–5; Миллер Г.Ф. История Сибири. T. I. С. 494;
246
То же мнение, правда как гипотезу («мы можем осторожно предположить») см.:
247
Сибирские летописи. С. 352–353. На основе этого летописного сообщения гибель Кучума в литературе иногда объясняется местью ногаев, или за прегрешения Муртазы (
249
Там же. С. 116. В любом случае мет резона сомневаться в факте «ногайской эмиграции» Кучума на том основании, что Ногайская Орда не могла, дескать, служить падежным убежищем от русских (см.:
250
См., например: Сибирские летописи. С. 80 (Строгановская летопись: «бежав в Нагайскую землю и тамо зле окаянную свою душю изверже»);