Окрестные воеводы неоднократно пытались завязать контакты с «казаками»-Чингисидами. Самым крупным успехом считалось бы переманивание в подданство и на государеву службу нового сибирского хана Али. На случай, если он не согласится, предполагалось уговорить его отправить ко двору одного из братьев. Первым по значимости после него русские считали Капая, вторым — Хаджима. Эти двое Кучумовых отпрысков не ладили с Али. Осенью 1600 г. они жили отдельно от него в местности, расположенной в 18 «днищах» на юго-восток от Уфы. Братья обдумывали русские предложения, не советуясь со своим старейшиной. Настроившегося было ехать в Уфу или в Тобольск Хаджима Канай не отпустил, так как хотел дождаться государева указа о размерах жалованья, а не дождавшись, решил послать к тобольским наместникам Кубей-Мурада, о чем уже говорилось выше. Гонцов, направленных уфимским воеводой к Али, младшие царевичи не пропустили, но обещали, что по весне сами явятся в Уфу. К примирению с русскими властями подталкивало их и миролюбивое послание Ишима б. Кучума, присланное с гонцом из Уфы[338]. Но примирения в итоге так и не получилось.
Этому препятствовали несколько факторов. В отношениях с «неверными» «казачествующие» Кучумовичи держались с предельной осторожностью. Резонно ощущая численный и военный перевес противника, они готовы были обсуждать условия почетной капитуляции. Однако их шаги в этом направлении были крайне нерешительными и непоследовательными. Здесь играли роль и память об утраченном ханстве, и антирусский настрой их «подданных» татар и башкир, и опасения быть обманутыми, угодить в ловушки, расставленные русской дипломатией. Налаживание связей было осложнено неожиданной задержкой и фактическим пленением в Уфе и Тобольске Ишима и Кубей-Мурада[339]. В глазах их братьев это выглядело как проявление лицемерия и коварства русской стороны.
Чувствуя такие настроения среди Кучумовичей, правительство пыталось убедить их в безосновательности опасений. Во-первых, задержанные царевичи как в воеводских резиденциях, так и в Москве содержались в почете и пс знали недостатка в пропитании; во-вторых, царь Борис Годунов в 1603 г. решил несколько разрядить обстановку, отпустив на родину из Москвы Ханчубара б. Кучума и нескольких насельниц ханского гарема, плененных в 1598 г. Это действительно на время снизило агрессивность царевичей (они стали дожидаться прибытия брата), но существенного перелома ситуации в то время не произошло.
Положение в клане Кучума тюменский воевода охарактеризовал так (со слов казака-разведчика): «в царевичах шатость великая»[340]. «Шатость» выражалась в том, что, с одной стороны, трудный процесс согласования условий перехода царевичей на государеву службу (фактически их сдачи) продолжался. В ходе одного из «раундов» таких вялотекущих переговоров явился в Тюмень и в июле 1608 г. был переправлен в Москву Алтынай б. Кучум[341]. Но, с другой стороны, вскоре возобновились набеги, в которых теперь принимал участие вернувшийся Ханчубар. В мае 1607 г. он вместе с Хаджимом и Ишимом напал на селения ясачных татар Тюменского уезда, а Канай вместе с неким «Пен мурзой ногайским» и 200 всадниками — на тобольские волости[342]. Таким образом, многоходовая комбинация по выманиванию сибирских принцев из степи терпела крах.
Ответный удар по ним не заставил себя ждать. Мы уже рассказывали, что тюменцы в 1607 г. нанесли жестокое поражение Кучумовичам, после чего Али уехал в Ногайскую Орду. Хаджим же решил поселиться в Казахском ханстве («Казачьей Орде»), а Ишим перебрался под защиту своего тестя, калмыцкого тайши Хо-Урлюка, который кочевал в трех днях пути от Тары. Тарский воевода С.И. Гагарин сообщал царю, что царевич отправился туда «для людей», т. е. за подкреплением, с намерением ближайшей осенью или весной напасть «на сибирские городы, на Тару и на Тюмень и на волости»[343]. Гагарин явно сгущал краски: у Ишима не было сил, а у Хо-Урлюка и его сына Кирсана — желания разворачивать столь масштабную военную кампанию, грозившую сокрушительным отпором со стороны сибирских городских гарнизонов.
339
В.Д. Пузанов называет инцидент с Кубей-Мурадом «крупной ошибкой царской администрации» (
341
Там же. 37, 242. Об Алтынае см.: