— Леша, с Романовной плохо. Кажется… совсем плохо…
В машине они сели рядом: муж и жена, отец и мать одних детей, но все еще чужие друг другу люди. Ехали молча, каждый занятый своими думами.
У ворот поздняковского особняка стояла скорая помощь. Клавдия Ивановна выскочила из машины, бросилась к дому, столкнулась с врачом, медицинской сестрой и Дуней Имановой.
— Ну как? Как?..
Врач неопределенно пожал плечами.
— Возраст, видите, возраст. Сделали физиологический, поддержать… но… — И, опять пожав плечом, пошел к машине.
Поздняков вошел в дом следом за женой и курносой дивчиной. Романовна была еще в сознании, но дышала тяжело, часто.
— Пришел, соколик?.. — попробовала улыбнуться старушка. — А я уж чаяла, не увижусь…
— Зачем же так обреченно, няня? Вот и врач сказал, что поправишься…
— Нет уж, Алешенька, не поправлюсь… Вот Оленька-то, не знаю… где она… Опять не пишет давно… Уважь меня, старую… отпусти грех мой…
— Ты о чем, няня?
— Да все о том же… о письмах твоих…
— Пустяки, няня. Да и ты-то причем тут?
— Ну и ладно… Уважил, значит? — Романовна с трудом нащупала, погладила его руку. — Клавонька, поди сюда, голубушка… поди ближе… Дай-кось ему руку, Алешеньке… Живите вы, голуби, миром… бог с вами…
Все будто перевернулось в душе Позднякова. Еще несколько минут назад он даже не думал об этом. И вот сейчас держит в своей тонкую руку женщины, которая отдала ему все; любовь, терпение, силы, всю свою короткую еще жизнь, руку настоящего друга… Что искал он лучшего? И можно ли найти это «лучшее», имея хорошее? Да и сам-то он достоин ли этого «лучшего»?..
— Вот и ладно, голуби… Теперь и умереть легче…
— Только не говори так, нянюшка! — с болью вскричал Поздняков.
— Еще забыла сказать, Алешенька… Ежели Оленька-то напишет… так ты отпиши ей… выполнила я ее просьбу… Ты уж не обессудь меня… сама просила она меня… в письмах-то…
— Хорошо, няня, — отрешенно, глухо сказал Алексей.
Через минуту Романовны не стало.
В ту же ночь Поздняков выехал в Качуг.
ЗИС-101 вышел на тракт, скользнул лучами по спящим окраинным домишкам и побежал неторопливо, осторожно. Поздняков, сидя на своем обычном месте, на заднем сидении лимузина, и машинально наблюдая за действиями нового шофера-девушки, думал о Романовне, потерявшейся для него Ольге. И на душе было пакостно. На что надеялся он, преследуя Ольгу? Вот и причинил только горе и себе, и Клавдии, и детям… И вдруг, решив отогнать липкие мысли, обратился к девушке-шоферу:
— Забыл, как ваша фамилия, товарищ?
— Косова. Да зовите меня просто: Таня.
— Когда вы сели за руль?
— В августе, Алексей Иванович. Еще там, в Заярске. Там на пикапе работала, а в Иркутск вернулись — на эту перевели.
Поздняков зябко поежился, переменил позу. Нет, такая езда его не устраивала. Этак ползти — и к обеду в Качуге не будешь. И ко сну тянет. Чертовски тянет ко сну. По такой ровной дороге бегом можно скорей добежать, чем вот так на машине…
— Остановитесь-ка, Таня Косова!
Таня притормозила машину, по всем правилам прижалась к краю дороги, переключила свет на подфарники. И только тогда испуганно повернулась к Позднякову.
— Вам плохо?
— Это у вас плохо получается. Мы ведь так за сутки не доберемся. Замуж вам надо, девушка, поживей стали бы, — грубовато пошутил он.
— У меня мужа на фронте убили, — тихо сказала Таня, уступая ему свое место.
Поздняков виновато посмотрел на совсем еще молоденькую вдову, сел за руль. Машина тронулась.
— Алексей Иванович, а ничего?..
— Что?
— Что я руль вам дала?.. Мы ведь не имеем права, Алексей Иванович…
— Есть у меня «корочки», Таня.
— Нет, правда?
— Вот, пожалуйста. — Поздняков, ведя машину, порылся рукой в карманах, показал водительское удостоверение.
— Первого класса? — удивилась девушка. — Значит, правду говорят, что вы шофер?
Поздняков смолчал.
— Простите, Алексей Иванович. Я ведь не хотела…
— Обидеть? Но и я тоже не хотел обидеть вас, Таня, а вырвалось. Больно, когда другие в твоих ранах копаются. Правда?
— Правда, Алексей Иванович, — охотно отозвалась та.
ЗИС-101, словно почуяв опытную твердую руку, бешено мчался трактом. То и дело, ослепив, с воем проносились мимо него встречные грузовики и полуприцепы, шарахались в сторону красные огоньки стоп-сигналов. Холодный, пронизывающий ветерок заходил под ногами, забираясь под полы тулупов. И однозвучно, натруженно пел мотор. Слипаются, тяжелеют веки.
— Что, Таня, клонит ко сну?