— Дело говори, Алексей Иваныч! Чего старое ворошить! — выкрикнули с мест.
— Куда ехать должны?
— Условия!..
Весь пафос, с каким Поздняков начал было свою речь, выстрелил вхолостую. Рублев, видя заминку начальника управления, подсказал ему:
— Говорите, что от нас требуется, Алексей Иванович!
Поздняков, уловив в тоне Рублева уверенность и поддержку, облегченно вздохнул.
— Так вот о самом деле…
И он объяснил, что требуется от водителей. В заключение сказал:
— Трудно будет пройти первый рейс до Якутска. А там, уже по проторенной дороге, возить будет легче. Прошу добровольцев записаться.
— Дозвольте слово? — встал с первых рядов молодой водитель.
— Говори, — разрешил Рублев.
Парень вышел к трибуне, оперся о нее рукой, обвел веселым взглядом присутствующих.
— Я так понимаю: дорогу нам колхозники проведут, резиной и запчастями снабдить обещают — чего ж не ехать? Я, как комсорг автопункта, заверяю: мы, комсомольцы, не подведем! Мы и раньше не подводили… верно, товарищи!
— Верно! Записывай! Не подведем! — загудел зал.
— Все? — спросил Рублев комсорга.
— Все. Пиши всех нас, Николай Степанович, едем!
— Ну а все, так садись, — неожиданно строго приказал Рублев. И, подождав, когда успокоятся в зале, добавил, обращаясь к севшему на свое место комсоргу: — Нам не заверять, а хлеб спасать надо. Больно у тебя все это легко получается: дорога, резина будет — поехали! Не будет вам хорошей дороги, товарищи! И легкого рейса тоже не будет!
Зал замолчал, замер. Удивленно посмотрел на Рублева и Поздняков: что он их запугивает?
— Ледянку от Качуга до Жигалово мы две недели вели. Это сто семьдесят шесть километров. А сколько надо ее от Жигалово до Якутска вести? Два месяца? И то мало? Так вот проковыряют вам дорожку пехлом колхозники, как сумеют, и двигай, торопись проскочить, пока метель не замела или опять снегом не завалило. Да и проехать по такой не каждый сумеет. Ты, например, герой, — он опять повернулся к комсоргу, — на первом километре машину в сугроб зароешь. Это я тебя заверяю.
Веселое оживление прокатилось по залу. И снова напряженное, немое молчание.
— Мы вот с членами партбюро посоветовались и так предлагаем: народ легкостью рейса не соблазнять, а все возможные трудности тут обговорить, пока у нас не снег, а скамейки твердые под… под нами, что ли. И в рейс этот посылать не кого попало, а по нашему партийному усмотрению. Кому мы довериться можем. Так, товарищи коммунисты?
Рублев откашлялся, поднял к глазам список.
— Вот тут мы наметили кого… Всех разом зачитать или каждого обсуждать будем?
— Читай всех разом! — поднялся горой над сидевшими Николаев.
После собрания Поздняков отозвал Рублева в сторону, отечески пожурил:
— Что же вы меня лакировщиком таким перед людьми выставили, товарищ парторг? Я уж, откровенно сказать, струхнул даже: не отпугнуть ли народ хотите?
— Народ правду любит, Алексей Иванович. Вы же сами мои пельмени, помню, хвалили, — отшутился Рублев. — А уговаривать тут не дело — это партии задание, а не ваше.
Отбирали для рейда лучшие газогенераторные автомобили и полуприцепы. Поздняков приказал поставить на машины хорошую резину, заменить все ненадежные приборы, снабдить по возможности дефицитными запасными частями. В подготовке автоколонны приняли участие все ремонтники, механики, весь автопункт. Проверяли, щупали, пробовали на ходу. Девушки вызвались написать лозунги на каждую машину, украсить пихтовой хвоей кабины. Из Баяндая пришли машины с березовой чуркой. Уже погружены в кузова брезенты палаток, ящики с запчастями, продуктами, инструментом. Привезли полученные по карточкам свежие «кирпичи» пшеничного хлеба. Туго с хлебом в стране, каждый грамм на учете. Избранный начальником колонны Рублев решил проверить на вес. Прикинули — лишков килограммов двадцать. Что за притча? Еще раз прикинули — двадцать килограммов двести граммов лишнего хлеба. Откуда? Посмеиваются автопунктовцы над Рублевым.
— Сорока на хвосте принесла!
— Бери-бери, нешто это избыток. Одному твоему дружку на неделю не хватит.
— Грузи на машину, братцы!
И понял Рублев: не сорока на хвосте принесла серые кирпичи хлеба, а товарищи, что остались в Качуге, поделились. Свои наперед карточки отоварили, от себя оторвали. Да поди, разберись теперь — чьи эти излишки? Пришлось взять.
Просторный автопунктовский двор гудит, что улей. А люди подходят и подходят. Несут узелки, сверточки, сумки, горячее напутственное слово. А когда заработал мотор головной машины — хлынули к кабинам, сдавили. Каждому хотелось в последний раз обнять отца или мужа, еще разок проститься перед долгим опасным рейсом. Так, в толпе, и двинулись одна за другой неуклюжие, с торчащими по бокам черными бункерами машины, пробиваясь к воротам. И не автоколонна, а кумачовые полотнища лозунгов и зеленая пихтовая хвоя, казалось, поплыли в морозном дыханье толпы, вылились из ворот, за поселок.