— А я и раньше выступала в госпитале. В Иркутске еще.
— Вот и договорились. Фекла, пройди с Рублевой в амбар, скажи, чтобы шкуру получше дали. Из комсоставских… Не гоже артистке в такой.
Едва закрылся за начальником дверной клапан, Феня обрадованно обняла Нюську:
— Ох, и рада же за тебя, Нюсенька! А ты еще горевала… Вон как он тебя: Аннушка! Не то что: Фекла! Марья!.. Счастливая ты, подруженька, ох и счастливая же ты, Нюська!
Необычная, суетная госпитальная жизнь пришлась по душе, а потом и вовсе понравилась Нюське. Месяца не прошло, а уже всего испытала санитарка Рублева: и грязь, и кровь, и тяжести разные… Зато как тепло улыбались раненые, встречая в своих огромных палатках, в приспособленных под палаты школах и сельских клубах стриженую плясунью. Так и прозвали ласково «стригунком». Одного недоставало Нюське: весточек из дому, из музучилища и еще одной, пусть малюсенькой — от Романа. Однажды как-то даже приснилось ей: распахнулась — будто ветром подняло — их, Нюськи с Феней, палатка, и вошел к ним высокий плечистый парень в охотничьих унтах, собачьем треухе со звездочкой, с автоматом на широкой груди… «Вот ты где запряталась! А я-то тебя по всему белу свету ищу, Нюська!..» Роман! И догадывалась нутром, а сразу не признала…
Рассказала про сон Фене. Глупая Фенька во все сны верит: облапила, поцеловала и говорит: «Ну, Нюська, жди весточку! Это уж точно!..» А вот уже вторая неделя к концу, как сон был, а ни от кого ни одной строчки. И вдруг…
— Нюська, подруженька моя, пляши! — прибежала Феня с почты, высыпала Нюське в подол целую кипу писем.
И откуда только не было! От отца с матерью, от Тани Косовой — целых три сразу! — из музучилища — тоже восемь! Только ни от Миши Косова, ни от Ромки… С какого и начать? Вскрыла первым отцовское, прочла вслух:
«Здравствуй, дорогая наша доченька Нюся!
Целуем тебя: отец твой, матушка, бабаня, дед, сестрица твоя Машенька и братцы твои Николай и Григорий…»
У Нюськи сперло дух, отерла навернувшиеся от радости слезы, стала читать дальше:
«А еще кланяются тебе: подружки твои Таня Косова, Валя Сомова, Вера Седых, Матрена Лесницких…»
— Много-то как! — вставила Феня.
Отец писал все: и как узнали дома из письма Нюськи, что уехала на фронт с культбригадой, и какой переполох у матери с бабушкой вызвало это ее сообщение, и как приехали к ним в Качуг две студентки, вернувшиеся с культбригадой в Иркутск уже без Нюськи, долго не решались рассказать о случившемся, а потом сами же поругали Нюську за то, что самовольно удрала на позицию поглядеть немцев, а вместо этого чуть не угодила на тот свет, и какое горе было в семье — еле отвадились с маманей… А под конец писал:
«А то, что ты в санитарках осталась, доченька, я это вполне одобряю, хотя не все, конечно, со мной согласные. А будет опять голос, после войны доучишься…»
Феня, слушая Нюськино чтенье, только ахала. На одном из студенческих Нюська споткнулась, перечитала еще раз:
«…Нюська, тебя ищут! Вчера в музучилище пришло письмо с балтийского фронта или флота, не знаю, разыскивает тебя один старшина какой-то второй статьи…»
— Ага, подруженька! А ты снам не веришь!.. — вскричала Феня и тоже впилась в письмо.
— Погоди ты! — оборвала Нюська. Кто еще может разыскивать ее?..
«…Начудил в письме — ужас! Пишет: „Фамилии, извините, не помню, а зовут Аней. Собой красавица, коса — толще якорной цепи, певица… Прошу, пишет, сообщить ее координаты, фамилию и все прочее, так как она для меня ясная звездочка и перископ всей моей жизни и должен я ее разыскать хоть на дне моря…“»
— Ой, здорово-то как, Нюсенька! — не выдержала Феня. — Мне бы так кто написал — ох, и счастливая была бы я!..
«…Мы ему ответ всем курсом писали. И, конечно, почудачили: „Аней, дорогой товарищ старшина, у нас в училище двадцать восемь, Аней с косами — три, а красавиц из них — одна, Аня Рублева, но и та сейчас без косы, а служит санитаркой в армейском госпитале. Так что вы, уважаемый товарищ искатель звездочек и перископов, пишите ей прямо на полевую почту такую-то… Словом, жди теперь, Нюська, от этого моряка весточки…“»
— Вон кто! — догадалась наконец Нюська. — Это ко мне в Москве еще один матрос приставал…
— Красивый?
— Кто?
— Ну матрос тот.
— Дура ты, Фенька! — обругала подружку Нюська. — Что я его, разглядывала? Я ему по морде съездила, гаду, а он опять…
Феня с откровенной завистью смотрела на Нюську.