Секретарша бросила дела, подскочила к Гордеевой.
— Проходите ко мне, садитесь, я сейчас же его позову… это близко…
— Нет-нет, что вы!.. Я лучше подожду его здесь. — И, не выдержав, поделилась с ней своим счастьем.
Секретарша повела Софью Васильевну в техотдел посоветоваться, как лучше подготовить Гордеева. И здесь все приняли горячее участие. Письмо пошло по рукам, перечитывалось вслух и шепотом, а когда заговорили о главном, заспорили, зашумели, силясь перекричать друг друга, не заметили, как появился в дверях и замер у косяка Гордеев.
Только на другой день к вечеру колонна вошла на проторенную колхозниками Мысовой дорогу. Бабы окружили водителей, завздыхали:
— Похудели-то как, сердешные!
— Сколь в снегу-то сидели?
— У нас денек отдохнете, в баньку сходите…
— Садись, бабы-ы! — крикнула старшая и сама полезла в кузов машины.
Застучали о кузова лопаты, сапоги, валенки.
— Гляньте, чурки-то сколь! Вот бы на самовары!
— Чего вы ее возите-то?
— На самовары и возим, — отшучивались водители. — Вона их у нас по два на машине висят! По бокам, видите?
— Трога-ай!..
И колонна двинулась, вытянулась в цепь, бойко побежала по Лене.
У Мысовой колонна остановилась.
— Вылазь! В баньку пошли, братва! — заорал Митька.
Но Рублев подозвал Митьку к себе, подождал, когда подойдут другие водители, и строго объявил:
— Банек не будет, товарищи. Ехать надо!
— Экий у вас начальничек строгий! — хихикнула, спряталась за подружку молодая колхозница.
Водители загалдели, затрясли бородами.
— Глянь, зверьми стали, почему отдыха не даешь?
— Верно Рублев говорит, ехать надо!
— Чего верно? Хоть бы бороды сбрить!
— Стойте! — перекричал всех Рублев. И уже тихо: — Ну сами подумайте, товарищи: двенадцать дней потеряно, а прошли что? 200 километров? И того нет? А хлеб ждать будет?
И опять зашумели, заспорили люди. Митька Сазонов полез в кабину своего ЗИСа, крикнул с подножки:
— Езжай, выслуживайся, Николай Степанович, а я в село! Эй, девоньки, затопляй баньку! — И двинул в обход первым свою машину.
— Егор, тащи его сюда, гада! — гаркнул Рублев, сдерживая других водителей, поупрямей.
Николаев подбежал, рванул на себя дверцу, вцепился в руль, второй рукой выволок из кабины Митьку.
— Прав не имеешь! — орал, вырываясь, Митька. — Отпусти! Не могу ехать!
— Так вот, — сказал Рублев, когда понемногу все угомонились. — Я тут ваш старший. Выслуживаюсь я или не выслуживаюсь — это меньше всего. Только, выходит, так: те, которые там, на фронте, с гранатами под танк лезут, тоже, надо понимать, выслуживаются? Или как? — Он повернулся к Митьке Сазонову. — А прав у меня нету, верно. Были бы права, я бы тебя, щенка горластого, сам задушил бы! Прав у меня, жалко, таких нету…
— Круто берешь, Рублев. До Якутска, гляди, всех передушишь!
— Правильно говорит Рублев!
— Так вот, — повторил Рублев. — Я еду с Николаевым на первой. У кого совесть еще не потеряна — пристраивайся. Заводи, Егор!
Водители, все еще обсуждая и поругиваясь, разошлись по машинам. Полуприцепы, дымя, вытянулись в колонну.
— Прощай, девоньки! — кричал из окна своего ЗИСа Митька Сазонов, — в другой раз в баньке попаримся!.. Вместе!..
Глава двадцать седьмая
Поздняков нервничал. Вот уже третий день не поступает в Усть-Кут никаких известий о жигаловской автоколонне. Еще позавчера должны были пройти Мысовую, а Мысовая молчит — нет с Мысовой связи. Не успели проскочить до метели, сами теперь, наверное, чистят ледянку. Только бы пройти колонне до Осетрово, а там будет проще: и людей на расчистку выйдет больше, и машины будут нагружены мукой, легче пойдут по снежному пути, меньше буксовки.
Навстречу колонне Рублева от Усть-Кута вышли из прибрежных сел бригады дорожников. Благо еще хоть в этих местах не было метелей, и проторенная в глубоком снегу узкая ледяная колея оставалась не занесенной. Поздняков не раз сам выезжал по Лене к месту работ, успокаивался, а возвратясь в Усть-Кут, снова начинал нервничать: где застряла колонна?
Начальник Усть-Кутского Северопродснаба, без конца донимавший Позднякова телефонными запросами о колонне, неожиданно предложил:
— Слушай, Поздняков, еще неделю — две прождем, каюк будет нашей работе.