Внезапно дверь совещательной комнаты открылась, и в нее просунулся молодой мужчина с погонами лейтенанта. Быстрым шагом, не обращая внимания на скрестившиеся на нем взгляды, он подошел де Голлю, и что-то прошептал ему на ухо. От полученных известий брови бригадного генерала стремительно полезли на лоб, выражая крайнюю степень удивления. Удивление, впрочем, быстро сменилось злостью.
– Что я и говорил, господа, – едва сдерживая ярость, тихо произнес военный министр, – никакого нормального сотрудничества в такой ситуации быть не может!
– Что случилось, господин генерал? – Первым не выдержал министр колоний Мандель.
– Союзнички начали наступление. Не удосужившись поставить нас в известность, конечно. Извините, господа, я должен идти.
Девятого июля началось первое большое наступление союзников во Второй Мировой войне. Двумя одновременными ударами навстречу от Антверпена и Брюсселя они попытались отрезать немецкие дивизии, занимающие выступ, образовавшийся в результате предыдущего наступления вермахта.
От Антверпена наступали бельгийцы с приданными им эвакуированными голландскими дивизиями, а с юга им на встречу ударили части Британского Экспедиционного Корпуса.
Наступление началось по канону Первой Мировой с массированной артиллерийской подготовки, уничтожающей все живое на первой линии. После этого в ход пошли танки.
В ходе двухдневного сражения ни бельгийцы, ни англичане прорвать фронт так и не смогли, несмотря даже на демонстративный удар французской армии, призванный отвлечь внимание ОКВ.
Тем не мене, полностью неудачной эта операция не была. Расценив угрозу окружения как значительную, Рейхенау с согласия Браухича и не без истерики Гитлера отвел 76-ую и 113-ую дивизии обратно на линию Антверпен – Брюссель, нивелировав, таким образом, все результаты последнего наступления вермахта.
Интерлюдия 2
Вилла Торлония, Рим, Италия, 17 июля 1940 года
Союз Италии и Германии на самом деле никогда не был столь прочным, как его стали представлять десятилетиями позже. Кроме расового вопроса, являвшегося камнем преткновения в отношениях диктаторов, на первую строчку то и дело выходил вопрос сиюминутной политической целесообразности.
Аншлюс Австрии, которую Муссолини много лет подряд считал территорией своего влияния, а потом приобретения в Чехословакии и Польше расставили все на свои места. Ведь не бывает равноправных союзов: кто-то везет, а кто-то погоняет. После же 1937 года иллюзий у дуче уже не осталось.
На встрече в марте 1940 года, состоявшейся на перевале Бреннер, что в Итальянском Тироле, Муссолини пообещал вступить в войну с Францией только поле решительного ее разгрома вермахтом. Судя же по положению дел на фронтах, это самое вступление откладывается на неопределенный срок.
Так же как не был прочным союз двух государств Оси, не были безоблачными и отношения их лидеров. Муссолини опасался реваншизма Гитлера, не хотел портить отношения с Англией и Францией и, конечно, его раздражал расовый аспект политики Третьего Рейха. Гитлер в свою очередь, видя в Муссолини на первых порах своей политической деятельности пример для подражания, быстро разочаровался в Италии, итальянцах и самом дуче. Отсутствие дисциплины в армии, порядка в делах и, главное, в головах жителей Апеннинского полуострова оказались теми факторами, которые не позволили Германии видеть в южном соседе полноправного союзника.
Все это и многое другое прокручивал в голове фюрер германского народа, глядя из окна автомобиля на проносящиеся вокруг кварталы вечного города. Он был здесь уже не раз, однако не переставал любоваться строгими линиями, столь близкой его сердцу античной архитектуры.
Автомобиль замедлился перед массивными воротами, за которыми, где-то в глубине парка находилась цель его поездки. Еще несколько минут, и машина окончательно встала перед высокой лестницей белого мрамора, ведущей к главному зданию жилого комплекса.
Так как визит был сугубо неофициальный, ни о какой встрече с оркестром не могло быть и речи. Лишь черный Фиат с затемненными стеклами, доставивший немецкого лидера с римского вокзала сюда, в само сердце итальянского фашизма.
Муссолини встречал старого «друга» на верхней ступеньке мраморной лестницы. Дуче отлично понимал, зачем к нему на этот раз пожаловал союзник и чувствовал себя хозяином положения, всем своим видом давая понять, что легких переговоров Гитлеру ждать не стоит.