— Буду ждать, сколько смогу, — тихо сказал Майкл. — Но я нужен отцу дома. Вы должны заставить сына приехать ко мне.
Она кивнула и отвела его назад к другим. Пишотта мерил шагами комнату. Казалось, он нервничал.
— Мы решили, что нам всем следует переждать здесь до рассвета, пока окончится комендантский час, — сказал он. — Слишком много солдат, готовых спустить курок там, в темноте, так что может произойти несчастный случай. Не возражаешь? — спросил он Майкла.
— Нет, — ответил Майкл. — Если только это не обременит наших хозяев.
Мать Гильяно сварила свежий кофе.
Майкл попросил рассказать как можно больше о Тури Гильяно. Ему хотелось понять этого человека…
Пишотта рассказывал о трагедии у Портелла-делла-Джинестра.
— Он тогда проплакал весь день, — вспоминал Пишотта. — На глазах у всего отряда.
— Не мог он убить тех людей у Джинестры, — сказала Мария Ломбарде.
Гектор Адонис успокоил ее:
— Все мы это знаем. Родился ведь он добрым. — И, повернувшись к Майклу, добавил: — Любил книги, я думал, станет поэтом или ученым. Вспыльчивый был, но только не жестокий…
— Сейчас он уже не такой добрый, — рассмеялся Пишотта. Гектор Адонис угрюмо взглянул на него.
— Аспану — сказал он, — сейчас не время для твоего остроумия.
Майкл отметил про себя, что между этими двумя существует укоренившая неприязнь… По сути дела, между всеми ними царило недоверие; все, казалось, держали Стефана Андолини на расстоянии, мать Гильяно, похоже, вообще никому не доверяла. И тем не менее, чем дольше длилась ночь, тем яснее становилось, что все они любили Тури.
— Гильяно написал Завещание, — осторожно сказал Майкл. — Где оно сейчас?
Наступило долгое молчание, все они внимательно рассматривали Майкла. И неожиданно их подозрительность обратилась на него самого.
Наконец заговорил Гектор Адонис:
— Он начал писать его по моему совету, я помогал ему. Каждая страница подписана Тури. Там все тайные соглашения с доном Кроче, с римским правительством и полная правда о Портелла-делла-Джинестра. Если его опубликовать, правительство наверняка падет. Это — последняя карта Гильяно, если дело станет совсем плохо.
— Надеюсь, оно в надежном месте, — сказал Майкл.
— Да, дону Кроче очень хотелось бы наложить лапу на Завещание, — произнес Пишотта.
— В свое время мы сделаем так, что Завещание доставят тебе, — сказала мать Гильяно. — Может, ты сумеешь отправить его в Америку с девушкой.
Майкл взглянул на них с удивлением.
— С какой девушкой?
Все отвели взгляд, словно в замешательстве или в испуге. Они понимали, что это для него неприятная новость, и опасались его реакции.
— Невестой сына. Она беременна, — пояснила мать Гильяно. Хотя она и старалась сохранять спокойствие, ясно было, что реакция Майкла ее беспокоила. — Она приедет к тебе в Трапани. Тури хочет, чтобы ты отправил ее в Америку до него. Когда она пришлет весточку, что находится в безопасности, тогда Тури приедет к тебе.
— На этот счет у меня нет инструкций, — сказал Майкл, тщательно подбирая слова. — Я должен проконсультироваться с моими людьми в Трапани, смогут ли они по времени это сделать. Я знаю, что вы с мужем тоже поедете в Америку после того, как ваш сын доберется туда. А девица не может подождать и приехать с вами?
— Девица — это чтобы проверить тебя, — сказал резко Пишотта. — Она даст нам знать, и тогда Гильяно поймет, что имеет дело не только с честным, но и толковым человеком. Лишь тогда он поверит, что ты благополучно вывезешь его с Сицилии.
— Аспану, — раздраженно произнес отец Гильяно, — я уже говорил тебе и сыну. Дон Корлеоне дал слово помочь нам.
— Так велел Тури, — примирительно сказал Пишотта.
Майкл быстро прикинул в уме. И сказал:
— Думаю, это очень мудро. Мы можем проверить маршрут и увидим, надежен ли он.
Он вовсе не собирался пользоваться тем же маршрутом для Гильяно. Матери. Гильяно он сказал:
— Я могу послать вместе с девушкой вас и мужа, — и посмотрел на них.
Но родители замотали головами.
— Это неплохая идея, — мягко заметил Гектор Адонис.
— Мы не уедем с Сицилии, пока наш сын здесь, — заявила мать Гильяно.
Отец сложил на груди руки и кивнул в знак согласия. И Майкл понял, о чем они думают. Если Тури Гильяно умрет на Сицилии, они не желают быть в Америке. Они должны быть тут, чтобы оплакать его, похоронить, принести цветы на могилу. Финал трагедии принадлежал им. Невеста может ехать, ее связывают лишь узы любви, а не крови.
Где— то в середине ночи Мария Ломбарде Гильяно показала Майклу альбом, заполненный вырезками из газет, объявлениями с различными суммами, назначенными римским правительством за голову Гильяно. Она показала иллюстрированный очерк, опубликованный в журнале «Лайф» в 1948 году. Там говорилось, что Гильяно — крупнейший разбойник нашего времени, итальянский Робин Гуд, который грабит богатых, чтобы помочь бедным. Там же приводилось одно из нашумевших писем, которые Гильяно посылал в газеты.
Оно гласило: «Пять лет я сражаюсь за свободу Сицилии. Я отдаю бедным то, что отнимаю у богатых. Пусть же сицилийцы выскажутся, бандит я или борец за свободу. Если народ против меня, я передам себя в ваши руки для суда. Пока же народ поддерживает меня, я буду продолжать тотальную войну».
Наконец наступил рассвет. Майкл поднялся и распростился. К его удивлению, мать Гильяно крепко обняла его.
— Ты напоминаешь мне сына, — сказала она. — Я тебе верю. Она подошла к каменной полке и сняла с нее деревянную статуэтку девы Марии. Статуэтка была черной. Черты лица — негроидные.
— Возьми ее в подарок. Это единственно стоящая вещь, которую я могу тебе дать.
Майкл попытался отказаться, но она настаивала.
— Таких статуэток на Сицилии осталось лишь несколько, — сказал Гектор Адонис. — Она своеобразная, но мы ведь очень недалеко от Африки.
— Неважно, как она выглядит, главное — перед ней можно молиться, — сказала мать Гильяно.
— Да уж, — поддакнул Пишотта. — От нее столько же пользы, сколько от любой другой. — В его голосе слышалось презрение.
На глазах у Майкла Пишотта стал прощаться с матерью Гильяно. И Майкл увидел, что между ними существует искренняя привязанность. Пишотта поцеловал Марию Ломбарде в обе щеки и ободряюще похлопал. На какое-то мгновение она прислонилась головой к его плечу и сказала:
— Аспану, я люблю тебя, как сына. Не дай им убить Тури. — И заплакала.
А он сказал Майклу:
— Я привезу тебе Тури в течение недели.
И быстро и беззвучно вышел за дверь. У него был собственный пропуск с красной каймой, и он мог снова исчезнуть в горах Гектор Адонис оставался с родителями Гильяно, хотя у него в городе был свои дом.
Майкл и Стефан Андолини забрались в «фиат» и поехали через центральную площадь на дорогу, которая вела в Кастельветрано и прибрежный город Трапани. Ехал Андолини медленно, да к тому же на дорогах их останавливали бесконечные военные патрули Так что они прибыли в Трапани лишь после полудня.
Книга II
Тури Гильяно
1943
Глава 2
В сентябре 1943 года Гектор Адонис преподавал историю и литературу в университете Палермо. Из-за его чрезвычайно малого роста коллеги относились к нему с меньшим уважением, чем того требовали его таланты. Сицилийскими традициями предопределено безжалостно судить о людях по их физическим недостаткам. Единственным человеком, знавшим ему цену, был ректор университета.
В тот сентябрь 1943 года жизнь Гектора Адониса вот-вот должна была измениться. Для Южной Италии война окончилась. Американская армия завоевала Сицилию и двинулась дальше, на материк. Фашизм умер. Италия возродилась; впервые за четырнадцать столетий на острове Сицилия не было настоящего хозяина. Но Гектор Адонис, понимавший все превратности истории, особых надежд не питал. На Сицилии мафия уже начала брать в свои руки бразды правления. Ее хватка была столь же смертельна, как и хватка любого корпоративного сообщества.
Из окна кабинета Адонису видна была вся территория университета, те несколько зданий, которые можно было бы назвать на американский лад кампусом. На Сицилии никакой надобности в общежитиях не существовало, не было и университетской жизни — такой, как в Англии и Америке. Здесь большинство студентов занималось дома и через определенные промежутки времени консультировалось у профессоров. Профессора читали лекции, которые студенты могли безнаказанно пропускать. Им лишь нужно было сдавать экзамены. Такую систему Гектор Адонис считал возмутительной вообще и идиотской в частности, поскольку сицилийцы, по его мнению, нуждались в большей педагогической дисциплине, чем студенты в других странах.