Он протянул сигару дочери, чтобы та ее погасила, и поднес ложку ко рту трехлетнего тирана.
IV
— Это всегда так долго, мама?
Франсуаз Ле Гофф оторвалась от портрета своего младшего сына, украшавшего первую страницу «Франс-суар». Ее темное пальто резко выделялось на фоне стены клиники. Седые волосы, гладко зачесанные назад, прикрывала серая шляпка, давно вышедшая из моды. Казалось, женщина излучает безмятежное спокойствие. Она сняла очки в железной оправе и посмотрела на сына.
— С тобой было проще. А с Жобиком действительно затянулось.
Помахав в воздухе сложенной газетой, она с гордостью спросила:
— Ты читал, какие надежды возлагаются на него в связи с лондонским чемпионатом? Здесь пишут, что во время встречи с мексиканцами он будет самым опасным нападающим.
Ален Ле Гофф, меривший коридор большими шагами, на секунду остановился и с той же гордостью подтвердил:
— Лучшего центрального нападающего в сборной Франции никогда не было, мама.
Он подошел к закрытой двери, прислушался, закурил десятую за время ожидания сигарету и воскликнул:
— Господи, как же долго! Как ты считаешь…
— Посиди немного! — прервала его мать, подняв руку в серой перчатке. — От тебя у меня начинает кружиться голова!
— Пойми же, мама! Это мой ребенок…
Не закончив фразу, он бросился к вышедшей из-за двери санитарке.
— Что там, мадам?
Та с понимающим видом отрицательно покачала головой.
— Пока ничего. Однако беспокоиться не нужно. Все идет нормально.
— Вы будете накладывать щипцы?
В голосе его слышалась тревога. Подобно всем мужчинам, он склонен был драматизировать ситуацию.
— Доктор полагает, что до этого не дойдет, — ободряюще сказала санитарка, обходя его. — Главное, не мучьте себя. Обычно все проходит прекрасно. Не правда ли, мадам?
Старая бретонка пожала плечами.
— Мужчины беспокоятся о нас только тогда, когда мы производим на свет их ребенка. В другое время они нас просто не замечают.
Она снова махнула газетой в сторону сына.
— В день, когда ты появился на свет, твой отец выпил целую бутылку коньяка. Он так накачался, что на следующий день не мог вспомнить дорогу в больницу… Когда у мужчины рождается сын, он полагает, что все кругом должно остановиться. К счастью, этого не происходит.
Она засмеялась, и санитарка последовала ее примеру. В это время дальняя дверь коридора открылась, и в ней показался старший инспектор Рондье. Плащ его блестел от дождя. Все головы повернулись к нему. Поздоровавшись с женщинами, вошедший отвел Ле Гоффа в сторону и пробормотал:
— Прошу прощения, патрон… Мне показалось, что будет лучше, если я сообщу вам об этом лично… Муш сбежал!
— Что? Сарте?! — вздрогнув, воскликнул комиссар. — Я же видел его сегодня!
— Он удрал из фургона, когда его везли в Сантэ.
— У него оказалась пушка?
— Нет. Он поднял пол. И при этом пристукнул бродягу, который был с ним в одной камере.
Лицо Ле Гоффа застыло. Он переводил взгляд с матери на своего заместителя.
— Какие приняты меры?
— Комиссар Тупир приказал, чтобы до вашего прибытия подследственных не разводили по камерам. Я послал людей на улицу Кассини, где фургон едва не попал в аварию и на какое-то время остановился.
— Что там произошло?
— Его чуть не протаранила легковушка, за рулем которой сидела женщина.
— Что еще?
— Была объявлена общая тревога. Пока это все. Я помчался сюда, чтобы сообщить вам о случившемся.
Лицо комиссара говорило о том, что он одобряет все эти шаги.
— Что вы думаете предпринять? — спросил его Рондье.
— Немедленно допросить всех, кто может иметь хоть какое-то отношение к побегу. Все перерыть. Попытаться понять, как это было. Спасибо, что приехали ко мне в клинику.
Ле Гофф сделал шаг по направлению к матери, но Рондье удержал его за рукав.
— Может быть, вам лучше присоединиться к нам позднее, патрон? Я имею в виду, когда…
Он неловко коснулся рукой стены коридора, за которой рождалась новая жизнь. Однако колебания Ле Гоффа были недолгими. Встретив вопросительный взгляд матери, он проговорил:
— У меня неприятности, мама. Большие неприятности. Боюсь, что мне придется уйти. Скажи Анжеле…
Он снял с вешалки плащ, подошел к двери в родильное отделение, задержался возле нее на минуту, опустив голову, а потом стряхнул с себя оцепенение и решительно бросил:
— В дорогу!
Голос его был неприятным, как будто он пытался скрыть овладевшее им волнение. Франсуаз Ле Гофф встала, прежде чем обратиться к сыну.