— Да, они называли эту сумму, — вмешался Альдо. — В газетах утверждалось, что на выставку поедут представители лучших ювелирных фирм Парижа. Они наверняка постараются не ударить в грязь лицом и захватят самое дорогое, что у них есть.
— Все равно скупщики не дадут эту цену, — вставил Луи. — Украшения понадобится переделать, а некоторые камни, возможно, перегранить, иначе их не перепродашь. На этом всегда очень много теряешь.
Его тесть разложил свои карты и тихо засмеялся.
— Несмотря на все убытки, у нас останется немало миллиардов. Почти тридцать… Я никогда не видел такой кучи денег, а ведь через мои руки прошло немало монет. Я даже не мечтал о подобной операции…
Он посмотрел на карту, которую сбросил Луи, и пояснил специально для Муша:
— Насколько я себе представляю, мы можем провернуть это дело только при поддержке из Нью-Йорка. В противном случае у нас не будет ни малейших шансов, и ты окончательно лишишься своих марок.
Муш, искоса разглядывавший Жанну, которая сидела в кресле, держа фокстерьера на коленях, улыбнулся:
— Если ваш друг Фрэнки действительно тот человек, который нам нужен, я смогу выкупить коллекцию… Более того, я прикуплю еще марок.
— Глядя на тебя, никогда не подумаешь, что ты любишь марки, — заметил Альдо.
Убийца поправил свои карты и невесело засмеялся.
— Я увлекся ими, когда был мальчишкой, но тогда у меня не было денег. Позднее, когда они у меня появились, я начал собирать марки всерьез…
Краем глаза он заметил, как Жанна положила ногу на ногу, и невольно умолк. Давал себя знать год, проведенный в одиночке, без женщин. Он взял себя в руки, поднял голову и, заметив, что Сальваторе хмуро смотрит в его сторону, закончил мысль:
— Я понял, что это прекрасный способ вкладывать деньги. С тех пор я стал настоящим знатоком в этой области. Когда полицейские взяли меня за жабры, они, наверное, не меньше тысячи раз спросили, что я сделал со своей добычей. Если бы они только знали, что вся она здесь!
И он показал на альбом, лежавший на сервировочном столике.
— Недурная мысль! — похвалил Сальваторе и знаком приказал Терезе налить ему еще рому.
VI
Последний этаж здания уголовной полиции, где располагалась Антигангстерская бригада, находился на осадном положении. Все выходы охранялись автоматчиками. В нарушение установленных правил, по специальному разрешению, сюда из Сантэ были доставлены для допроса все подследственные, ехавшие в одном фургоне с Мушем. Здесь же были и сопровождавшие их жандармы. Внизу, во дворе, разделявшем уголовную полицию и Дворец правосудия, как толстое зеленое насекомое, застыл тюремный фургон, и сотрудники службы криминалистической экспертизы фотографировали его со всех сторон. Труп бродяги уже был доставлен в морг и попал в предупредительные руки прозекторов. Что ж, бедняга сделал доброе дело уже тем, что избавил общество от своего присутствия.
На арестантов посыпался град вопросов, но они мало чем могли помочь следствию. В том, что Пятничный толстяк удрал, их вины не было. Единственное, о чем они мечтали — это вернуться в любимые камеры и завалиться на тощие тюфяки, где их, должно быть, уже заждались верные клопы. Вместо этого они вынуждены были выслушивать глупые предположения подонков из полиции, которые даже не сняли с них наручники.
Сидя в своем кабинете, Ле Гофф просматривал отчеты подчиненных. Все попытки напасть на какой-нибудь след пока заканчивались неудачей. В сотый за вечер раз зазвонил телефон. Трубку снял Рондье.
— Да? «Нис-матэн»? Вам нужны новости о побеге Муша? Никаких новостей пока нет, старина. Мне очень жаль.
Усталым жестом он нажал на рычаги аппарата, который немедленно зазвонил снова. Инспектор раздраженно поднес трубку к уху.
— Алло!.. Ах, это клиника? Мадам Ле Гофф?.. Да, он здесь. Угрюмое выражение исчезло с его лица, во взгляде появилась искренняя симпатия. Ле Гофф поднял голову от очередного отчета, нетерпеливо протянул руку и почти прокричал своей невидимой собеседнице:
— Мама? Ну как там?
Сериски, Рондье и Мерлю, расположившиеся вокруг своего начальника, затаили дыхание. Какое-то время комиссар молча слушал, уставившись на стену, где висели траурные портреты Врийяра и Лармено, потом разочарованно пробормотал:
— Все еще ничего? Доктор считает, что ждать осталось недолго? Анжела хочет, чтобы я приехал?.. У меня много работы, мама…
Посмотрев вокруг, он заметил на лицах своих сотрудников скрытое неодобрение. Смущенный их немым укором, он заколебался.
— Я постараюсь сделать все, что возможно, мама!
Сидевшие в комнате отвернулись. Только Рондье, закурив, чтобы придать себе смелости, решил вмешаться.
— Вы вполне могли бы подскочить туда, патрон. Это никак не скажется на следствии. Мы уже раскрутили маховик. Район улицы Кассини прочешут и без нас. Если будет что-нибудь новое, мы немедленно вам сообщим.
— Черт побери, я бы в подобном случае… — буркнул Сериски. Ле Гофф снова обвел их взглядом и решительно проговорил:
— Хорошо, мама. Я еду. Скажи Анжеле. Он положил трубку и встал.
— Рондье, вы поедете со мной. Будете сидеть на телефоне в машине. Тупир!
На пороге кабинета возник заместитель комиссара.
— Тупир, вы обобщите всю информацию. Проследите за отправкой подследственных в тюрьму. Думаю, мы извлекли из них все, что было можно, то есть ничего. Теперь нам нужно выяснить, кто мог подойти к Мушу и передать ему инструменты, которыми он вскрыл пол.
Он повернулся к своим помощникам.
— Вы, Сериски и Мерлю, завтра возьмете людей и пройдете весь путь Сарте с той минуты, когда он вышел из камеры, до момента, когда его заперли в фургоне. Вам нужно будет найти всех, кто к нему приближался. Их придется хорошенько потрясти. Может быть, они вспомнят какую-нибудь деталь… Кроме того, проверьте расходы всех охранников, которые с ним соприкасались, в том числе жандармов.
Ле Гофф поднял руку, предупреждая возможные возражения.
— Это всего лишь формальность. Конечно, я доверяю этим парням… До завтра, господа. Если только ночью не будет ничего нового.
— Надеемся, патрон, что у вас родится сын, будущий полицейский. Бутуз весом в десять фунтов.
Комиссар обернулся в дверях, кивнул всем на прощание и вышел в сопровождении Рондье. Между тем Тупир бросился к снова зазвонившему телефону и после короткой паузы рявкнул в трубку:
— «Телеграм де Брест»? Нет, о Муше ничего нового. Позвоните завтра.
Он упал в кресло своего начальника и придвинул к себе отчеты.
Ливень смыл с парижских улиц последних прохожих. На приборной панели «ДС», за рулем которой сидел Рондье, зажглась красная лампочка. Ле Гофф снял трубку радиотелефона, и кабина наполнилась треском, в котором, впрочем, отчетливо слышался голос.
— Белый вызывает Красного. Вы меня слышите? Комиссар нажал пальцем кнопку, расположенную на трубке.
— Я Красный. Слышу вас хорошо. Что у вас?
Он отпустил кнопку, приготовившись к докладу Барани.
— Жена и дочь Сарте только что вернулись домой из кино. С беглецом в контакт не вступали. Ждем инструкций.
— Красный Белому. Пусть вас сменят. За женой и дочерью Сарте нужно следить день и ночь.
— Понял вас, Красный. — Голос Барани заметно повеселел. — Конец связи.
Не кладя трубку, Ле Гофф позвонил дежурному префектуры полиции.
— Дежурный префектуры слушает вас, Красный, — ответили ему.
— Тревоги не отменять. Оставить усиленный контроль на вокзалах, в аэропортах и на границе. Проверить, чтобы во всех отделениях полиции и жандармерии была фотография Роже Сарте по кличке Муш, бежавшего сегодня из тюремного фургона. Подтвердите прием. Конец связи.
Комиссар задумчиво закурил, потом спросил:
— Кажется, у вас есть дети, Рондье?
— Двое, патрон. Мальчик и девочка.
— Как вы себя чувствовали, когда они появились на свет?
— Ну… — замялся инспектор. — Честно говоря, довольно странно. Дурак-дураком.