– Кто такие? – спросил монгольский хан на родном наречии, но его никто не понял, кроме Забубенного.
Все пленники, кроме злобно смотревшего исподлобья жупана, в ответ что-то залопотали. Видно, все кроме жупана, почему-то надеялись на снисхождение, а противодействие монгольским солдатам не считали преступлением. Вполне возможно, они были просто международными наблюдателями, а против монголов в глубине души ничего не имели. Вот, наверное, об этом каждый и пытался рассказать монгольскому хану, но каждый делал это на своем наречии. А потому Тобчи ничего не понял.
Забубенный тоже ничего не понял – немецкий он знал совсем плохо, только в рамках школьной программы. А латынь, хоть и знал, но тоже в общих чертах. Вот если бы часок поговорить с этим латинским монахом о спорных моментах из Блаженного Августина, может, чего и вспомнил бы.
Но Тобчи опять удивил Забубенного своей непосредственностью. Он не стал напрягать свой мозг, как великий механик. Тобчи был ханом и военачальником, а потому думал только о своих профессиональных обязанностях. Для раздумий об остальных проблемах у него было достаточно людей, чьи мозги он мог напрягать сколько угодно. И стоило ему только взмахнуть рукой, как между ним и пленниками возник толмач, одетый вполне по-европейски: короткие штаны, чулки, башмаки, рубашка и куртка из дорогой ткани. На голове зеленый берет. Даже тонкая золотая цепочка блеснула на груди. Ни дать, ни взять, обнищавший венецианский купец на службе у монгольского хана.
Забубенный припомнил этого мужичка, тот обретался в обозе монгольского хана и постоянно крутился неподалеку. При допросе пленных переводчик очень даже нужен. А за время знакомства Забубенный узнал о монголах достаточно, чтобы быть уверенным – несмотря на мифы европейцев об их отсталости, степняки очень чутко слушали окружающий мир и знали, что происходит в Европе и остальных сопредельных государствах. Они повсюду имели своих засланных казачков и агентов разного уровня. Монголы ведь постоянно путешествовали по чужим странам. Входили в контакт с местным населением. А при таких контактах надо как-то общаться с теми, кто выжил после знакомства. Стран на земле, пока, много. Языков – тьма тьмущая, а империя Чингисхана простиралась уже почти от восточного до русского моря. Вот и приходилось монголам держать при себе постоянный штат военных переводчиков.
Обычно в переводчики к монголам попадали через плен, но, как сюда попал этот стиляга в зеленом берете, Забубенный не знал. Да и какая разница, главное, чтобы переводить умел. «Венецианец», похоже, умел.
– Ты хозяин замка? – спросил Тобчи сначала у венгерского рыцаря.
«Толмач-венецианец» по приказанию Тобчи перевел. Венгерский жупан кивнул.
– Как ты здесь оказался, ведь наши отряды уже давно ушли вперед?
В ответ венгерский жупан поднял голову и смерил сидевшего на коне монгольского хана взглядом, полным такой ненависти, что Забубенный ожидал немедленного плевка в лицо монгольского оккупанта. Но плевка не последовало, впрочем, как и ответа на вопрос. «Ну, все, – решил Григорий, – отвоевался местный жупан».
Тобчи и, правда, выждав необходимые для ответа секунды, сделал жест стоявшим рядом нукерам и главу венгерских партизан уволокли в сторону обоза, но, почему-то не убили сразу на месте за неповиновение. Значит, монгольский военачальник имел свои виды на этого пленника. На остальных пленных это произвело неизгладимое впечатление, они уже считали свою судьбу решенной – копье или виселица. В лучшем случае, сломанный позвоночник. Однако восприняли приближение развязки по-разному. Немецкий рыцарь, привычный к смерти, стоял молча и, видимо, молился, отсчитывая последние секунды своей жизни. А монах заголосил и, судя по жестам, даже стал угрожать.
– Что он говорит? – осведомился Тобчи.
«Венецианец» некоторое время послушал визгливые вопли монаха и, переварив, сообщил самую суть вкратце.
– Он говорит, что гнев верховного понтифика, наместника Бога на земле, падет на головы нечестивых монголов, дерзнувших разорить страну, которая находится под защитой римского престола.
– Это все, что он говорит? – уточнил монгольский хан.
– Нет, – продолжал толмач, – он говорит, что его зовут Ферштич, он епископ Добрецена. И он призывает монголов послушаться голоса божьего и оставить его в живых.
«Да монах-то не так прост, – подумал Забубенный, – получается он еще и епископ. С папой римским на короткой ноге. То-то я смотрю ряса у него какая-то вычурная с золотыми нашивками и шапка странная».