— В конце нужно положить маленький кусочек масла и пармезан, — прервала она молчание.
Запах жареного чеснока, острый и пикантный, смешался с ароматом фенхеля и петрушки и с запахом жареного лука.
— Queste sono piccolo cose. Non costano molto. (Все это простые вещи, и стоят они недорого.)
Она рукой отмерила нужное количество риса и влила немного белого вина.
Кончетта родилась и выросла в горной деревне и приехала в Таормину в поисках работы. В то время жить в деревне было тяжело, а сейчас еще тяжелее, потому что невозможно заработать. Родители, конечно, остаются там, а дети уезжают, и правильно делают. Кто сейчас согласен жить в нищете? Кончетта сказала, что в горах уже много брошенной земли.
Вошла Мелисса и принюхалась.
— Обожаю, когда Кончетта готовит. Так вкусно пахнет! — не сдержалась она. — У меня сразу появляется уверенность в том, что все будет хорошо. В этом заключается достоинство пищи. Пока она готовится, вы можете наслаждаться ее ароматом и предвкушать удовольствие, которое она вам доставит. В этом смысле ничто не может сравниться с едой.
Сказав эти мудрые слова, Мелисса ушла готовиться к концерту, который должен был состояться в Англии через несколько недель.
Кончетта улыбнулась, когда я перевел ей тираду Мелиссы. Накрыв кастрюлю с рисотто крышкой, она отставила ее.
— Правильно, — согласилась она. — e mi fa bene. (И меня это радует.)
Сложив руки, Кончетта скрестила большие пальцы. В этот момент в кухню донеслась романтическая музыка виолончельного концерта Дворжака. Мелисса играла в кабинете, в противоположном конце дома. Это был один из редких, удивительных моментов. Я видел яркое солнце за окном и на его фоне — дымящую Этну. Яркий свет проникал в кухню через входную дверь и таял в ее темных, прохладных углах. Тонкий запах жасмина и цветущих лимонных деревьев смешивался с ароматом еды. Одновременно существовали свет и темнота, прошлое и настоящее, тишина и музыка.
Кончетта начала смешивать филе соленых анчоусов с сухарями. По ее словам, это кушанье бедняков, которое полагается есть с овощами. Она нарезала перцы, которые раньше принес Пеппино. Она подметила, что для разных блюд нужны разные перцы Маленькие острые пеперончини хороши для приготовления овощных блюд. Менее острые она обычно кладет в салат из томатов и лука. Смешав перец к анчоусами и сухарями, Кончетта переложила все на сковородку, предварительно налив в нее масло. Когда она добавила в смесь овощи, шпинат и горьковатый дикий цикорий, который так любят сицилийцы, послышалось шипенье. Ароматы, наполнившие в этот момент кухню, напомнили мне о том, что я больше всего люблю в средиземноморской кухне: о теплом запахе оливкового масла и трав, о ее сладости и остроте, о дивных, благоухающих фруктах и о людях.
Мы сидели за длинным столом на террасе, увитой виноградом: Мелисса, Кончетта. Пепнино, их дочь и зять и двое их детей. Мы ели рисотто с диким фенхелем, пасту с ним же, а также соленые анчоусы; фасоль с чесноком и петрушкой; мороженое и канноли. К угощенью подали прекрасный хлеб и вкусное вино. Мы говорили о кухне, о мороженом гранита, которые готовят в городе; о «ости морти» — местном кондитерском изделии; о мясных лавках, о чесноке Кончетты и о саде Пеппино, расположенном неподалеку от «Каза Кусени». Мы обсуждали, как традиционная еда бедняков превратилась в еду богатых. Говорили о сезонных блюдах и о тех, что готовят по разным поводам. Размышляли о соотношении вкусов и запахов, ароматов и вкуса. Мы пришли к выводу о том, что, проживи я на Сицилии хоть до конца своих дней, и тогда не смог бы попробовать все ее «фирменные» блюда. К тому времени, когда трапеза закончилась, дети уже давно убежали из-за стола, и солнце начало клониться к закату. Я поцеловал Кончетту и поблагодарил ее. Она сказала, что сама получила удовольствие, потому что любит готовить, и я снова поцеловал ее.
Потом долго сидел на террасе в сгущавшейся темноте, глядя, как оранжевая раскаленная лава ползет вниз по склону Этны. Подо мной сверкали огни города, а еще ниже — линия огней мыса Таормина и дуга Джардини-Наксос. В наступавшей темноте это было дивное зрелище, и я вспомнил строки, написанные в тринадцатом веке Энцо, сыном Фредерика II, короля Сицилии, на которые я наткнулся в одной из книг во время своего путешествия:
На Сицилии время обладает необыкновенными свойствами: оно эластично и относительно, течет и стоит на месте. Однако мне было пора прощаться с Сицилией.
Оглядываюсь назад, на несколько последних недель, проведенных на Сицилии, и на свою первую поездку в этом году, когда я проделал путь от Марсалы до Катании. Повсюду мне встречались только доброта и великодушие. Попытался я было вспомнить хотя бы один пример недоброжелательности или мгновение страха, какой-нибудь неприятный инцидент, да не смог. Нет, конечно, меня одолевали порой одиночество, дискомфорт, тревога, но в такие минуты на ум приходил тот самый пожилой мужчина, который помог мне выехать из Марсалы. И не только он. Первый совместный обед с семейством Лорето, который состоялся на следующий день, и трогательную заботу его дедушки; пессимистический энтузиазм Паскуале Торнаторе в Кальтаниссетте; темпераментного Серджио Савариио из Модены; Чезарину, активную защитницу кухни Марсалы; бесконечную трапезу в оливковой роще под Петтинео с семейством Саньедольче; пытливый ум и восприимчивость Леопольдо Родригеса и великолепный обед, устроенный Кончеттой здесь, в Таормине. Где бы я ни останавливался, всюду находился человек, готовый помочь, подсказать и поделиться тем, что имел, с вами. Сейчас я переживал все мои впечатления заново. Это было замечательно и необыкновенно трогательно. Нет ничего удивительного в том, что по дороге я даже, может быть, по уши влюбился.
Трудно точно установить, где и когда это произошло. Первые искры вспыхнули тридцать три года тому назад, когда Сицилия заняла совершенно особое место в моей душе и в моей личной географии. Но существует огромная разница между восторгом первого свидания и моей нынешней страстью, хоть я и не мог точно сказать, чем именно она рождена. Что такое Сицилия? Один из регионов Италии? Отдельная полноценная страна? Состояние души?
Сицилия парадоксальна. Это энциклопедия противоречий, явленная миру с таинственной театральностью. На Сицилии веками соседствуют великодушие и жестокость; благородство и угодничество; порядочность и преступность; неравнодушие к истории и терпимость по отношению к уничтожению городов и природы; ощущение собственной подневольности и создание корпораций, стремящих подавлять; утонченность и смиренность сознания; жесткость социальной структуры; христианские нравы и мусульманские манеры; индивидуальная живость и коллективная инерция, индивидуальное мужество и общая трусость… Что же связывает воедино все эти разношерстые элементы? Создать единую теорию Сицилии гораздо труднее, чем сочинить единую теорию физики.
И политика не дает никаких подсказок. Традиционный политический мейнстрим, который мы в Северной Европе считаем основой социальной стабильности и развития, играет в жизни Сицилии еще меньшую роль, чем в континентальной Италии, хотя, казалось бы, меньше некуда. Действительно, не считая нескольких слов Леопольдо Родригеса, за последние два месяца я не могу припомнить ни одной дискуссии на политическую тему, хотя мой визит на остров совпал с выборами председателя местного парламента. Не было ни малейших признаков эволюции сицилийского общества, ни намека на направление, в котором оно могло бы двигаться. Леонардо Шаша писал: «Остров всегда был таким, какой он есть, и минувшие века ни на йоту не изменили его ни в худшую, ни в лучшую сторону». Сицилия такая, какой всегда была.