Кофе решили выпить в гостинице, почему-то у итальянцев не принято кушать, закусывать и пить кофе в одном месте. Для первого есть рестораны (trattoria), для второго бары, для третьего кафе. Естественно, если вы попросите сделать вам коктейль, то наверняка его и в ресторане сделают, и кофе там напоят и десерты там есть – мы же с Василиной все это делаем в одном заведении общепита, но по итальянской традиции: покушали в одном месте, передохнули и пошли до следующего – только выпить кофе.
Я на удивление была бодра и уже практически трезва, почему-то стадия «уснуть в промежутке» меня миновала. То ли водка так действовала нестандартно, то ли организм уже адаптировался и к постоянным возлияниям, и к новому часовому поясу. В баре гостиницы, старшее поколение быстро выпив свою мензурку кофеина, удалилось на покой. Васька общалась с Марией, я с Сильваной, Андреа тихо напивался все той же водкой. Сильвана отошла в дамскую комнату, и ее место тут же занял братец с душевным настроем поговорить за жизнь. Ладно, я сейчас в благодушном настроении, хотя и не люблю пьяных разговоров, но может у итальянцев они другие эти самые разговоры.
Андреа был в легкой веселости и возросшей степени обаятельности. Бедный прекрасный пол, в него же не влюбиться просто не возможно, его достаточно поставить посреди комнаты в виде статуи (чуть не ляпнула мумии, все еще не могу отойти от покойницкой на всеобщее обозрение) и все женские взгляды, а следом и сердца падут к его ногам, засыпав по самую макушку. И вырастет такая насыпная кучка из женских надежд, запрятав внутри себя статую брутальности братца.
Сидя на одном диване рядом в Андреа лично удостоверилась в более открытом отношении к флирту со стороны европейских женщин. Наши девицы (в большинстве) свой интерес к незнакомому понравившемуся парню так открыто не демонстрируют. То ли более зажатые, то ли больше самоуважения к себе, то ли советский период отрфировал напрочь все женские инстинкты (оставив только материнские), которые интуитивно самка использует для привлечения самца. Даже на завтраке группа наших девиц атаковала Андреа более нежно что ли, без особого напора, предлагая себя очень завуалировано, одними намеками, выискивая интеллектуальные темя для беседы.
Пока он сидел у бара с рюмкой и какой-то хрустящей закуской (то ли чипсы, то ли орешки) итальянка (по виду) подошла вплотную, погладила его плечо, дотронулась до локтя, накрыла ладонью его руку, не отрывая от него глаз. При всем при этом, у меня сложилось впечатление, что она не предлагалась ему, не добивалась, а только заявляла о том, что она есть на этом свете и что он ей нравится, но заявляла с уверенной настойчивостью. И почему-то мне кажется, что ни одной интеллектуальной темы поднято не было – ей они просто ни к чему.
Когда Андреа пересел ко мне, еще не успев ничего сказать, видимо, собираясь с мыслями, его внимания стала добиваться француженка. Француженок почему-то видно сразу: море женственности, мягкости, пластичности. Я просто открыла рот, не сдержав собственного удивления от ее кошачьей грации, естественности флирта и откровенной соблазнительности. Как она это делает? Я старалась заметить все сразу: и взмах длинных ресниц, и легкую полуулыбку, и как бы невзначай облизанные губы, взгляд из-под ресниц, закушенная губа, поглаживание себя по бедру. И от всех своих действий она получала чувственное удовольствие. В ее действиях не было ни грамма пошлости или вульгарности. Я забыла как дышать, так и сидела, наверное, с открытым ртом, в открытую рассматривая ее, забыв про Андреа. Положа руку на сердце, девушка была далеко не красотка: слишком худая, острые черты лица, короткая стрижка, ноги немного колесом, но, боже мой, сейчас в моих глазах она была абсолютной красавицей, богиней флирта и соблазнения.
Андреа ей что-то ответил, не услышала что именно, полностью погрузясь в образ французской богини, она послала ему совершенно обворожительную полу улыбку, с легкой горчинкой грусти во взгляде полуопущенных ресниц. Поднялась с кресла напротив, мазнула быстро по мне оценивающим взглядом и удалилась. Уххх! Вот это женщина, наверняка, француженки опыт соблазнения впитывают с молоком матери. Нельзя научиться подобной естественности, это либо есть, либо не дано от природы.
Я какое-то время пребывала в легком ступоре и с идиотской улыбкой на губах от подсмотренного проявления таланта, жалко Васька этого не видела, та бы вообще в транс впала.
- Василиса, - привлек мое внимание Андреа.
Он сидел в полуметре от меня, гипнотизируя собственный стакан (виски, однако, то ли водки не хватило, то ли хорошо пошло), пытаясь настроиться на что-то. Настроился, слегка тряхнул головой.
- Василиса, - второй раз получилось гораздо увереннее, почти с вызовом, правда созерцал по прежнему стакан, то ли тренировался, то ли изъясняться надумал воображаемой Василисе, купающейся в виске.
Я с интересом взирала на его попытки, а может все же тихой сАпой и в камеру, но любопытство взяло вверх. Сильно пьяным он не выглядел, хотя мне-то откуда знать его норму и что последует, когда он достигнет своей верхней планки возлияния спиртного.
- Ты меня совсем не хочешь? – спросил снова у плескающейся в стакане девицы.
Я все же лишняя, им и без меня тут не плохо, пора в камеру. Уже взяла низкий старт, когда Андреа повернулся ко мне. Взгляд слегка расфокусированный, но вполне вменяемый и в каждом глазу по вопросу. Вот что значит организм, закаленный сызмальства винищем. Разговор велся на английском, потому прозвучало именно так откровенно. В итальянском, как и в русском языке много оттенков различной степени влюбленности, наверняка в английском тоже, но для обоих он не был родным, я решила не уточнять, что именно он хотел сказать. Ну ее нафиг эту лирику. Улыбнулась, как смогла теплее… как родственнику… Надежда – это дело такое, ее либо холить и лелеять. Либо засушить ненужные побеги на корню, чтобы повода не было даже ходить и проверять проклюнулось что-то или еще ждать.
Сеятель побегов не понял истинного смысла моей душевно-родственной улыбки. А может просто натура у него такая настойчиво-въедливая. Молча дожидался ответа и по-моему, трезвел на глазах.
- Андреа, мы с тобой разные, - держала я улыбку родной, близкой сестры.
- Да, и это хорошо, - обрадовался он, неожиданно для меня.
- Нет, ты не понял, - тут же встряла с объяснениями, чтобы ничего ненужного для меня не напридумывал, - мы с тобой совсем разные. Твои чувства и страсть – это все хорошо и замечательно, но не для меня. Я не смогу жить в таком накале страстей, мне это не надо.
Он удивился. Сильно. Несколько секунд соображал, я в это время изображала из себя сердобольную родственницу с приклеенной улыбкой.
- Почему не надо? – подозрительно поинтересовался.
- Я за доверие и нежность. Сценарий «Отелло и Дездемона» не для меня писался.
- Я не ревную тебя, - поспешно заверил и скоренько добавил, - и умею быть нежным.
Улыбка приклеилась намертво к лицу, и ее приторный вкус начал раздражать меня. Отрицательно покачала головой, скулы уже просто сводило. Пора ноги делать. Камера, камера, меня ждет моя камера.
- Давай выпьем, - пресек мою несостоявшуюся попытку Андреа, схватив меня за руку, сделал знак официанту, который сразу же направился к нам.
Я начала всерьез опасаться за почти идеальные и такие уже привычно-любимые черты собственного лица, однако, их разбил паралич, мышцы, натянувшие родственную улыбку, не хотели возвращаться в привычное-исходное положение, зафиксировавшись намертво в идиотском оскале, в глазах, наверняка, уже паника плещется. Зашибись. Может Андреа потому водки мне еще заказал, видимо, выгляжу я и впрямь странновато. Но пить не хочется, тем более водку.
- Андреа, я пойду, у меня уже глаза закрываются, - рот начал вытягиваться в удавий зевок и хвала всем сицилийским богам и иже с ними, после смачного позевывания, привычная мне мимика вернулась. Я вздохнула с облегчением, осторожно потрогав щеки, а вдруг показалось?
- Давай еще посидим, - просить Андреа не умел. Учитывается только его мнение.